Монгол

Темуджин мог выпить огромное количество вина и не быть пьяным. Алкоголь делал его злым и увеличивал желание властвовать. Когда Темуджин пил, то начинал понимать, что в его власти сделать все, перед ним расстилались далекие горизонты, а сердце билось ритмично и сильно. Он чувствовал, как вырастал выше гор и облаков! Он уже обладал нечеловеческой волей, и ему казалось, что он один стоит на горе и под его ногами расстилается Вселенная. В эти мгновения его было невозможно в чем-то переубедить, и он лишь укреплялся в своей вере в то, что со временем ему суждено стать ханом ханов. Ему было понятно, почему он никогда не ощущал благоговения перед другими людьми и даже не испытывал уважения к ним. Ему было понятно, отчего он ко всем ощущал только презрение, и теперь он также презирал могущественного Тогрул-хана, желавшего только роскоши. Темуджин чувствовал, что судьба зовет его вперед и прорастает в нем, как женщина ощущает зарождение и рост в своем теле младенца.

Действия Тогрул-хана подогревала ненависть, и ему хотелось поразить жалкого и нахального нищего-степняка роскошью и великолепием праздника, в этом он превзошел самого себя. Но уже во время приготовлений он впал в гневное настроение и задался вопросом: «Для чего я так стараюсь? Почему я готовлю для него чудеса, которые я обычно удивляю важных гостей?»

Ответа не было.

У шатров были откинуты пологи, и в них сверкали яркие лампы. Золотые, хрустальные и серебряные лампы свисали с шестов, воткнутых в пахучую траву. Полыхали огромные костры, в которые бросали полные горсти мирра и сандалового дерева. Они наполняли чистый горный воздух одуряющими запахами. На огне кипели котлы, за которыми присматривали женщины в алых, синих и белых нарядах. На вертелах жарилась дичь, а баранина и конина томились в густом соусе. Из снежно-белой муки пекли вкуснейший хлеб и подавали его на серебряных подносах. На столах теснились блюда с редкими фруктами, от взгляда на которые начинали обильно течь слюни, а цветом эти фрукты напоминали редкие драгоценные каменья. Кувшины и другие емкости с вином источали волшебный дурман, который свободно лился, подобно родниковой воде. На столах теснились блюда с лакомствами, от которых исходил аромат розы. Было также великое множество нежных и поразительно вкусных печеностей, а в душистые экзотические соусы добавлялись удивительные, мало кому знакомые травы и приправы. К столу была подана рыба из высокогорных ручьев, тушеная в вине.

Кругом трепетали от ветерка, летящего с темных гор, шелковые ярко раскрашенные вымпелы. Слуги и служанки постоянно что-то подносили, а на руках у них звенели серебряные браслеты, и множество музыкантов исполняло чудесную мелодичную музыку, а им вторили сладкие, высокие женские голоса.

На низких столах были разостланы белые шелковые скатерти с чудесным изящным рисунком. У столов на шелковых пуховых подушках восседали Тогрул-хан, Азара, Темуджин и его друзья.

Шутки, смех и пение просто оглушали. Военачальники и вожди сидели рядом с Тогрул-ханом. Они пели, ели, громко о чем-то рассуждали, временами исподтишка с презрением и насмешкой поглядывали на Темуджина и его бедно одетых друзей. Сами они подобно Тогрулу были одеты в дорогие шелковые халаты и сверкали драгоценностями. Они подолгу жили в городах, и в их подчинении было много народа, они командовали крупными армиями. Они чувствовали неприязнь Тогрул-хана к Темуджину и понимали, что этот пир вполне мог бы стать погребальным, но когда разговаривали с Темуджином и его друзьями, в их голосах слышались насмешливое уважение и завуалированная ирония.

У Темуджина был острый, как у хищного зверя, нюх. Он был человеком, привыкшим к опасности, сразу все понял, но оставался абсолютно спокойным и делал вид, что безразличен к окружающей роскоши. Тогрул-хан вскоре понял, что на Темуджина не произвели впечатления ни красота, ни богатство, но главное — почувствовал грозившую ему опасность. Поэтому хан изо всех сил пытался развеять опасения молодого воина, говорил с притворной нежностью, что испытывает к нему отцовские чувства.

— Твой отец был врагом Таргютая, теперь тот оказался и твоим врагом. Мне об этом стало известно. Мне также известно, что он тут же воспользовался твоим сложным положением. Это — нечестно! Я могу предложить тебе помощь, если ты только ее у меня попросишь!

Темуджин улыбнулся, но губы у него оставались крепко сжатыми, казалось, они были обведены белой линией, что говорило о его сильном гневе.

— Благодарю тебя, отец, за твою доброту. Но я сам стану бороться с Таргютаем. У меня есть храбрые воины, которые с радостью пожертвуют ради меня своими жизнями. Что касается меня, то в глубине сердца я уверен, что ни один человек не может меня предать или покорить. — Он пристально взглянул в глаза Тогрула, и его взгляд напоминал взгляд невинного ребенка — такими синими и абсолютно честными были его глаза.

Тогрул выдержал его взгляд и подумал: «Это пустынная пантера!» Он сладко улыбнулся и ласково коснулся руки Темуджина.