Монгол

Иногда ему в голову приходили мысли о том, как уютно и тепло горожанам за толстыми стенами, перед ярко горящим огнем. Как хорошо, когда все усилия твоей души сосредоточены на восхищенном любовании великолепно выписанным на кусочке желтого шелка листом или чудесным рисунком на стенках серебряной чаши, когда можно слушать благозвучные стихи, беседовать с друзьями, интересующимися старыми манускриптами или философией. Прекрасно, когда тебя восхищает фраза, лучше которой никто и ничего не может придумать, или звуки музыки, сладким эхом замирающие вдали. Чудесно верить в то, что искусство дороже жизни, что предназначение человека заключается в поисках совершенства. Теперь он мог сказать, что поиски совершенства ведут к смерти, искусство — лишь бледное отражение состояния души, а философы и ораторы — жрецы конца! Человек-актер — труп! Человек-индивидуал — потерянный человек! Если человек откажется от души, он сможет получить настоящую жизнь, станет понимать Вселенную и принимать активное участие в жизни и таким образом обретет настоящую радость.

Кюрелен постоянно думал о сущности жизни и основе бытия. Опасности и раздоры — спутники человека. Тот, кто лишает людей этого, запирает их в безопасности толстых стен, делает из них братьев болтливых мартышек, обряженных в шелка, импотентов-евнухов, слепых ремесленников, изготавливающих золотые браслеты, и задыхающихся полировщиков драгоценных камней.

Орда с трудом продвигалась на юг. Черные округлые юрты, на деревянных настилах, подрагивали и скрипели, их тащили сильные задыхающиеся от напряжения волы. Под их копытами, под колесами хрустел слежавшийся наст. Дорога постоянно петляла, холмы отходили назад, издали напоминая рога чудовищных баранов. Иногда далеко на безбрежной равнине можно было разглядеть острые холмы, а рядом с тропой не было видно ни деревца, ни камня. На равнине шуршали от ветра серые высокие высохшие травы, и их покрывал падающий снег. Орда двигалась мимо стонущих серых лесов, мимо мест, где когда-то жили и погибали люди, а теперь обитали юркие ящерицы и небольшие степные животные. Юрты неспешно проезжали мимо иссеченных ветрами каменных стен, почерневших от времени, спускались в широкие долины с замерзшими ручьями, окруженными серыми запорошенными снегом кустами, с громоздившимися в вечном беспорядке огромными валунами и каменными колоннами, изваянными самой природой. Их силуэты отражались в замерзших небольших озерцах, похожих на разбитые зеркала. Очень редко в сером тусклом небе появлялись одинокие ястребы или другие хищные птицы, которые медленно размахивали сильными крыльями, а потом исчезали из вида.

Птицы во время полета не издавали ни звука. Даже сильный ветер, казалось, пытался приглушить свои порывы. Он перекатывался через неподвижно застывшие скалы, холмы и долины, подобно огромной тени судьбы, подчеркивая царившее вокруг безмолвие.

В огромной безбрежности медленное движение орды на юг напоминало продвижение муравьев по горным тропинкам. Крохотные и упорные они пропадали между неровными уступами скал, появлялись на плато, устланных полуразрушенными камнями, ползли к горизонту, исчезая в сером полумраке бесконечного неба.

Одна за другой юрты появлялись из земных впадин, грохотали и покачивались, с трудом взбирались на возвышенности. Так и двигалась вперед, преодолевая препятствия, орда, небольшое человеческое сообщество, как будто находящееся в единой огромной утробе. Людей, управляющих юртами, не страшили пустые степи, нагромождение камней и застывший лед ручьев и речек. В душах кочевников всегда горело одно стремление, и они, словно птицы, подчинились инстинктам, а не разуму.

Время от времени на людей обрушивались снежные бури, покрывая ледяной коркой юрты, оглобли и колеса, слепя быков и волов, лица монголов. Временами космическая тишина нарушалась странными громовыми раскатами. Кочевники в ужасе останавливались, прикрывали уши руками и шептали молитвы, а потом продолжали свой путь на юг.

Иногда в небе размытого серо-голубоватого цвета за слоем слой собирались облака, а их нижний край слегка серебрился. Днем немного оттаивала бедная растительность, и ее с жадностью поедали стада овец и коров, лошади и верблюды. Гряды гор и возвышенностей, окружающих долины, порой окрашивались яркими желтыми и пурпурными оттенками, а во время заката к ним присоединялись и сочные розовые цвета.

Глубокие лощины, неровные, извивающиеся, продуваемые ветрами, могли удержать снег только на самом дне. Жалкая пустынная растительность покрывала сухую землю, смешанную с мелкими камешками. Путники все чаще натыкались на жалкие, заброшенные оазисы, шаг за шагом продвигались вперед, старались ускорить движение.

Иногда издалека до Кюрелена, подолгу ночами засиживавшегося у входа в юрту, доносились ужасающие завывания волков — это были голоса дикой, бесконечной Вселенной.