Монастырь

В этапке уже собрались все работавшие носилками. Кулин едва смог сдержать смех, когда увидел это чумазое скопище. Зеки, за несколько часов, умудрились так уделать новенькие робы, что походили на бомжей, вылезших из меловых катакомб.

Когда шнырь увел нескольких арестантов за хавчиком, Налим тут же принялся сплетничать. Вокруг него собралось около половины этапа и Николай без труда вычленял из их базара ключевые слова: беспредел, красная зона, бычить на хозяина, промка, воровская масть… Кулин как-то упустил момент смены настроения и, когда он очередной раз обратил внимание на бубнящих в углу зеков, те разговаривали с какой-то странной фанатичной агрессивностью, направленной не друг на друга, а на какой-то неведомый Николаю предмет.

Вскоре, подозрительно поглядывая по сторонам, от кучкующихся отделился Налим и, подплыв к Кулину, с лихорадочным блеском в глазах принялся шептать тому на ухо:

– Тут вечером мы решили спектакль устроить…

– И чего? – Меланхолично отозвался Николай.

– Ты, это, чтоб в курсах был… – Запал Клима куда-то подевался, – Мы, это… Петуха вычислять будем…

– Да ты прямо говори. – Буркнул Куль, – Мол, вычислили пидора, будем его раскалывать, а ты в разборки не встревай, а хочешь – присоединяйся. Так?

– Так, – нехотя согласился шебутной Попов.

– Ну, и кто же тут приключений на жопу нашел?

– А вон тот, – Налим хотел, было, обернуться, но с трудом преодолел этот порыв, – на второй шконке снизу лежит, падаль! И фамилия подходящая у него – Филонов.

– Да, похож, вроде… – Куль лежа пожал плечами.

– Во-во. Его за крыску опустили, а он, пивень, на этапе зашифровался! Из-за него нас всех офоршмачить могут!

Николай ни тогда, ни сейчас не понимал значения этого слова. Ну не положат же под нары весь этап только за то, что они ехали в одном автозаке с опущенным?

В Бутырке он видел такую породу зеков. Большей частью это были или интеллигентные слабовольные изнеженные личности, которые не могли постоять за себя не то что кулаками, но и языком. Зеки отлично вычисляли эту слабину и беззастенчиво подставляли таких людей, ставили их в такие обстоятельства, что те были вынуждены "соглашаться" на опускание. Другой сорт пидоров составляли те, кто шел за изнасилование или за совращение малолеток. Но Кулин и в бутырских хатах, и на этапе постоянно встречал людей с этими статьями, которые вели себя так, словно они мотают срок, по меньшей мере, за гоп-стоп.

Большая часть опущенных выглядела весьма непрезентабельно. Грязные, оборванные, голодные. Им позволялось спать под нарами у вонючей параши, есть из шленок с пробитой дыркой, которую надо было затыкать пальцем, мылись они лишь под крайними рожками душевой, теми, в которых почти не было воды. По тюремным законам рукой их было бить нельзя. Но это касалось только голой руки. Кулак можно было обернуть офоршмаченным полотенцем и тогда уж дать волю эмоциям. Или въебошить ногой. Но, чаще всего, до такого не доходило. И хотя, по идее, за труд пидора надо было ему платить, почти никто не опускался до исполнения таких формальностей.

Сам Николай, наблюдая сцены мужского минета и анальные совокупления, никак не мог преодолеть брезгливость и заставить себя вонзить болт в карий глаз.

Кулину казалось, что сношающийся с мужиком, пусть даже и опущенным, сам становится гомосексуалистом. И чем трахающий был лучше трахаемого, для Николая было совершенно непонятно.

Сам он, когда начинало ломить яйца и надо было стравить сексуальный напряг,

"гонял лысого". Онанизм западло не считался и, хотя и соседи по камере смотрели на Кулина несколько странновато, и даже пытались наезжать, Николай строго придерживался воздержания от "голубых" по его мнению, контактов.

– Я не нанимался говно хуем месить. – Отвечал на все подъебки Кулин и продолжал лишь наблюдать за сексуальным беспределом, не вмешиваясь, моментально усвоив первейший принцип арестантского общежития: каждый сам за себя.

Вот и нынешним вечером мужикам предстояла забава. Если скрывший свое положение пидор окажется достаточно умен, то его лишь изобьют. А если нет… Почти весь этап ожидает ночная потеха.

После обеда Сиволапов развел зеков на прежние фронты работ. Сытый Налим сначала едва шевелился, но после пары перекуров разошелся, втянулся в ритм, и теперь, уже работавший с некоторой ленцой, Куль не поспевал за своим напарником. Способствовало этому еще и то, что зеки, кучковавшиеся в локалках и почти постоянно отвлекавшие этапников разговорами, куда-то сгинули. Лишь изредка сновали туда-сюда арестанты в черных блатных робах, да вышел какой-то старикан с метлой, и принялся ею методично махать, поднимая больше пыли в воздух, нежели сгоняя ее в одно место. Несколько раз чинно проходили мимо работающих незнакомые краснопогонники в чине от младшего лейтенанта и немного выше. Они подозрительно косились на Николая с Налимом, но шествовали дальше, не останавливаясь.