Монастырь

Этапники, побросав все дела, засуетились, раздетые начали одеваться, не попадая ногой в штанину или рукой в рукав куртки или фуфайки. Поразившись бестолковости соседей, Николай воткнул иглу в наполовину готовый шов, замотал ниткой, чтоб не выскочила ненароком, натянул штаны, уже похожие на односторонние галифе, натянул сапоги и, не торопясь пошел на плац. Там, под светом прожекторов, отдельными кучками уже стояли зеки.

Сиволапов выстроил своих подопечных в колонну по пять. Получилось два ряда и один непришейный зек. Кулину удалось затесаться в центр. Шнырь придирчиво осмотрел каждого, заставил застегнуться на все пуговицы и, оставшись довольным, занял место в начале строя.

Но сам ритуал вечерней проверки начался лишь через четверть часа. На дальнем конце появился низенький круглый человечек. Вокруг него, как искусственные спутники, кружили три прапора. Они то забегали вперед, то возвращались, что-то нашептывая ему на ухо. Тот же, держа в левой руке фанерный прямоугольник, что-то черкал в нем и, удовлетворённый, проходил еще на несколько шагов вперед. Проверенные же стройными колоннами удалялись в монастырь.

Этапники стояли совсем отдельно ото всех отрядов. И очередь до них дошла до самых последних.

– Гражданин дежурный помощник начальника колонии! – выпалил Сиволапов. – Карантин в количестве шестнадцати человек для проведения вечерней проверки построен. Больных нет. Отсутствующих нет. Дневальный карантина осужденный Сиволапов!

Прапора пересчитали зеков, тыкая в них пальцами. Сообщили ДПНК, да, все на месте. Тот внимательно посмотрел на этапников:

– Почему не у всех фамилии на робах? А это что за безобразие? – ДПНК указал на зека, который, не мудрствуя лукаво, аршинными буквами написал на каждой поле куртки свою фамилию: Машуков.

– Я… – замялся Машуков.

– Тебя никто не спрашивает. – отрезал ДПНК.

– Виноват. Не уследил. – по военному вытянулся Сиволапов.

– Чтоб завтра фамилии были на всех. Проверю лично!

– Слушаюсь, гражданин майор!

ДПНК кивнул и укатился в направлении вахты.

– Карантин! – громко, чтобы услышал майор, не успевший еще далеко отойти, крикнул шнырь, – Нале-во! В отряд шагом марш!

Зеки повиновались. Кулин, шагая вместе с ними подумал, что вот и кончился этот безумный день в зоне. Однако, как выяснилось через несколько минут, день еще далеко не кончился.

Не успел Николай возобновить швейный процесс, как в помещении тихо возник шнырь и плюгавый зек в черной робе, явно с чужого плеча. Сиволапов указал тому на Кулина и плюгаш, опасливо озираясь, подкатился к Николаю:

– Ты сегодня кулаками махал?

– Да.

– На базар тебя требуют.

– Крапчатый что ли?

Так запросто произнесенное погоняло пахана зоны повергло посыльного в ужас.

Он съежился еще сильнее и кивнул:

– Тише!.. Он.

– А если я не пойду?

– И не думай! Не нарывайся! Хуже будет!

– А сейчас что, не худо?

Зек с хитрецой огляделся и шепнул:

– Нет.

– Ну что, давай, сходим… – согласился Кулин.

Они прошли через плац, зашли в локалку. Шестерка пахана помчался вверх по лестнице с прытью, которой Николай от него не ожидал. Стараясь не отставать, Кулин, слегка запыхавшись, влетел на третий этаж.

– Сюда и до конца секции. – зек указал на одну из дверей. Открыв ее, Николай оказался в жилом помещении зеков. Здесь шконки стояли в два ряда, по проходу между ними постоянно ходили полуодетые зеки.

Больше всего Кулина поразила архитектура этой огромной комнаты. Сводчатый потолок шел как раз над центральным проходом. От него отходили странные, сантиметров тридцать шириной, ребра, доходившие до пола. Лишь потом Николаю рассказали, что на месте "ребер" были стены, разделявшие кельи монахинь.

Послушавшись шестерку, Кулин пошел прямо вперед. Там, у окна стояли две шконки, завешенные простынями. За хлипкой преградой шло веселье. Раздавался смех, кто-то задорно костерил ментов.

– Здорово, мужики! – Николай отодвинул импровизированную занавеску и осмотрел собравшихся. Здесь был и парень с разбитой губой. Она уже вспухла и перекособочила лицо зека до неузнаваемости. Николай его узнал лишь по знакомому выскобленному черепу. Второе знакомое лицо оказалось у того, кто выспрашивал в бане. Главным же, наверняка, был седой арестант самого ухоженного и независимого вида. Все остальные, как-то тускнели перед той аурой власти и силы, которую он распространял вокруг себя. Кулин тоже на какое-то время поддался этому ощущению, но вовремя встрепенулся и успел уловить лишь окончание фразы одного из блатных: -…чучело пришло!..

– А ты сам в первый день с этапа лучше выглядел? – парировал Николай.

Блатной открыл рот, но не нашел что ответить. Все громко заржали.

– А ты за словом в карман не лезешь. – улыбаясь сказал седой. – Присаживайся, коль пришел.

– Благодарствуйте. – ответил Кулин. Блатные потеснились и Николай смог присесть на шконку.

– Как же звать-то тебя? – поинтересовался Крапчатый. Было в его голосе что-то, напомнившее Николаю воровскую малину из "Места встречи изменить нельзя".

– Николаем.

– А фамилия?

– Кулин.

– Да, лихо ты, Кулин, этого гаврика уделал. Как куль, говорят, повалился.

Николай пожал плечами:

– Так получилось.