Монастырь

– А нам до этого что? – Куль продолжал наворачивать кашу, изредка поглядывая на лик, выглядывающий из спелых колосьев на стене. Николаю всегда казалось, что глаза этого святого пронизывают его насквозь, глядя с нечеловеческой укоризной, и призывают к немедленному покаянию. Николай знал за собой множество грешков и почти каждый раз бывая вечером в столовке мысленно исповедовался этому образу и просил простить его, погрязшего в разнообразных махинациях.

– Как что? – Семихвалов даже остановил движение ложки ко рту, – Крапчатый начал масть казать. Чует мое седалище – пойдут шерстяные актив резать.

– А ты и выронил из своего седалища…

– Ты еще черного бунта не видал. Как навалятся целым кагалом!..

– Будто ты его видел. – ухмыльнулся Куль.

– Видеть – не видел, а мужики базарили как это бывает.

– Вот и пусть дальше базарят.

– Умный человек в таком случае обязан соломку подстелить. – поучительно выдал Семихвалов.

– Лучше срезу – матрасовку. Или две.

– Ты как хочешь, – семейник намотал на ложку рыбью кожу и откусил добрую половину, – а я свой финарь из нычки в тумбочку перебазирую. Тебе не нужен?

Николай часто прислушивался к словам Семихвалова. Петр Захарович на воле был бухгалтером и на этом поприще развил в себе шестое чувство. Он загодя, как сам выражался, седалищем чуял очередную ревизию и загодя приводил всю документацию в порядок, оставляя, для того чтобы не вызвать подозрений, несколько мелких несоответствий.

И сейчас в словах семейника был некий резон. Убийство всегда вызывало за собой кучу неприятностей абсолютно для всех. Пока менты не отыщут того, кто это сделал, или на кого можно подлянкой повесить сто вторую, спокойной жизни можно будет не ждать. Лютовать станут и черные, и красные.

– Нужен. – согласился Куль.

– Я их в секретку, где фанера и колеса лежат, спрячу. – Семихвалов незаметно огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто, – Сам знаешь, вытащить – секундное дело.

Секретка Кулина находилась в тумбочке. Там в полке из древесно-стружечной плиты был выдолблен обширный паз, который на раз закрывался планкой. Ни один из многочисленных шмонов не выявил этого тайника и поэтому Николай с семейником на пару хранили там самое ценное, что по местным правилам считалось строго-настрого запрещенным.

Каша закончилась одновременно. Зеки залпом выдули свои порции молока и не успел Кулин вытереть образовавшиеся у него белые усы, как к нему на скамейку кто-то подсел.

– Чего-то припозднился ты сегодня. – раздался тихий голос Главбаланды.

– А, это ты, Топляк. – Николай провел тыльной стороной ладони по верхней губе и украдкой скосил глаза на фреску. – Я к тебе собирался после ужина заскочить.

Игорь перехватил взгляд Куля и усмехнулся:

– Рассматриваешь нашего судию?

– Кого? – не понял Петр.

– А вон того, на стене с нимбом. – кивнул в направлении изображения Топляк.

– Кум давно его заделать хочет, да художник резину тянет. Там как-то по особенному замазывать надо. А таких хреновин в лагере нет.

– Так почему судья? – Кулин уже не таясь взглянул на святого.

– Не судья, а судия. Судьи у нас вон, по судам сидят да звоночки слушают. А судия, – Главбаланда вознес вверх указательный палец, – это вершитель божественной воли и кары.

– Откуда такая телега? – неодобрительно спросил Семихвалов.

– Да и сам не знаю. Давно такое баландеры гутарят. Дескать осыпается с него этот герб. Это он на волю вылазит. А как последняя краска с его лица с нимбом упадет – наступит для всех зеков страшное испытание. И не все из него выйдут живыми.

– Так он уже почти целиком. – поднял брови Николай. – Значит, уже скоро?

– Я тут одного посудомоя знаешь за чем застукал? – Топляков проигнорировал вопрос Куля, – Он краску отколупывал. Хотел чтобы судный день поскорее настал, идиот. А нам, нормальным деловым людям это ни к чему. Пусть на подольше отложится. Правильно?

Куль вынужденно согласился.

– А я в натуре, к тебе, Куль, с базаром. – И Главбаланда выразительно глянул на Семихвалова.

– Он при всех курса'х. – заверил повара Николай.

– Да чего там, – встал семейник, – в секции встретимся.

Топляк проводил уходящего взглядом и, повернувшись к Кулину, одарил того тяжелым недобрым взглядом:

– Когда груз заберешь?

– Самое большее – через час.

– Десять минут.

– Да ты чего? – прищурился Куль. – Мы тут базарили дольше.

Топляк вздохнул:

– Шухер по монастырю. Везде шмоны. Прапора всех на вахту тягают. Мне лишнее палево ни к чему.

– Хорошо. – бесконвойник прикинул свои возможности, – За ближайшие полчаса управимся.

– Добазарились. – кивнул Главбаланда. – И вот еще что…

По его жадной морде было видно, что следующая фраза дается повару с огромным трудом.

– Не рассчитывай на меня.

Глаза Николая округлились:

– В отказ? Ты?

– На время… Только на время. – неубедительно стал успокаивать Топляк, – Пройдет этот кипиш с мочиловкой – мы с тобой поработаем. А так, я и тебе советую притухнуть.

– Благодарствуй за совет. – Николай резко встал, – Жди. Скоро буду.

Не оборачиваясь Куль прошел в выходу из трапезной, чувствуя, что ему в затылок не отрываясь смотрит Главбаланда.