Монастырь и кошка

– Я даже не стал изобретать для него псевдоним, – вещал чей-то грубый мужской бас. – По фамилии, стало быть, и житие. Фамилия у него Козленок, стал агентом Козленком. Ха-ха-ха! Как-то раз сдал он своих подельников. Встречаются они мне через недельку всей гурьбой в центре города. Козленок изображает из себя крутого и говорит при друзьях: «У нас, видать, крыса завелась. Не успели патроны заказать к пистолету, как вы уже с обыском». И, знай себе, перед парнями крутит на блатняке да на меня с понтами наезжает. И вот представьте себе. Он у меня спрашивает при пацанах: «Кто же эта крыса?» И в эту секунду какя-то птичка небесная кап ему на голову. Видели бы вы, как покраснел мой Козленок. Беда! После этого парни его как-то вычислили, уж больно неестественно он себя вел. Почки ему отбили. В реанимации лежит. Плохой был агентишка. Никудышный. Баба с возу, кобыле легче.

В это мгновение кабинет Пригожина открылся, и Василий поманил пальцем Чаликова.

– Ты что та подслушиваешь, Рафаэль, – набросился на него оперативник. – Я разве не предупреждал тебя, что в милиции появляться только в крайнем случае?

– Сегодня как раз тот случай, – пробормотал Чаликов.

– Ну, присаживайся, рассказывай, – смягчился Василий.

– Я больше не могу, – начал художник, – не могу вести двойную жизнь. Не могу и не хочу доносить на кого-то. Измучился я. Не по мне это. Хотите, судите мня за кражу книг, но агентом я больше не буду.

– Совесть замучила? – участливо спросил Пригожин.

– Да.

– Ох уж мне эти интеллигенты, – проворчал оперативник, и, вытащив из кармана бумажник, достал сто рублей и положил на стол перед Чаликовым. – Этого хватит?

– Вы меня неправильно поняли, – покраснел Сергей. – Я действительно больше не могу быть Рафаэлем.

Василий внимательно посмотрел на Чаликова, опытным взглядом уловил перемену в его лице и повадках, и, наконец, забрал сотню со стола и сунул ее обратно в бумажник.

– Что ж, неволить я тебя не могу, Сергей Иваныч, – сказал Пригожин, – если ты действительно взялся за ум, Бог тебе в помощь. А если это так, временное настроение, знай, что вход у нас рубль, а выход – два. Проколешься где-нибудь, прибежишь ко мне за помощью, милости просим. Но уж тогда не обессудь. Носить тебе псевдоним Рафаэль до конца дней твоих. Понял?

Чаликов кивнул.

– Ну, а теперь иди. О нашем разговоре никому ни слова. Сергей Иванович Чаликов, свободный гражданин России.

– Спасибо, – брякнул Чаликов.

– Да иди уж, – махнул рукой Пригожин. – Не попадайся смотри!

Чаликов вернулся домой с ощущением воина, только что сразившегося с двумя драконами и победившего их. Давно не посещавший его покой вселился в душу. Тревожила только странная болезнь зрения, однако и она сегодня себя никак не проявляла. Очевидно, думал Чаликов, она заявит о себе в церкви, когда я пойду на встречу с Ильей Перваковым.

Чаликов едва дождался назначенного времени и чуть не бегом отправился к храму. Перваков уже ждал его, прохаживаясь у открытых дверей церкви. Вид у него был усталый, с дороги, однако он ласково улыбнулся другу, который, поздоровавшись, в нетерпении спросил его:

– Ну, что, Илья? Видел ли ты старца? Что он сказал тебе?

Отец Илия загадочно улыбнулся и, взяв Чаликова за руку, ввел в храм. Сергей ахнул, увидев убранство церкви во всем своем естестве.

– Старец сказал, что сегодня ночью родилась новая христианская душа, – ответил священник. – Так что, прими, дружище, мои поздравления.

Маша Луговая рассказ

В моей комнате на книжной полке в углу рядом с бумажными иконками стоит крохотный янтарный слонёнок.

Янтарь – камень тёплый. Когда берёшь изделие из него, кажется, что прикасаешься к живому теплокровному существу – застывшему в древней хвойной смоле солнечному зайчику.

Впрочем, мой янтарный слонёнок – это свидетель отнюдь не радостных событий. А произошли эти события уже более тридцати лет назад в небольшом приморском городке Светлогорске, расположенном на побережье Балтики.

Был конец сентября. Купальный сезон закончился. Холодные дожди, движимые муссонными ветрами, вымывают с побережья даже самых закалённых любителей пляжного отдыха. Остаются так называемые туземцы, то есть местные жители, а так же иностранные туристы, чаще всего из Германии, ностальгирующие по родине предков.

Когда ветер усиливается, море начинает штормить. И тогда на побережье можно встретить кустарей-одиночек нелегального промысла – янтарных старателей. Одетые в плотные рыбацкие костюмы, с огромными сачками наперевес, они неторопливо прохаживаются вдоль берега и ждут волну. Ждать большой волны приходится недолго. Когда взвинченная спираль морской громадины высотою в два человеческих роста с грохотом обрушивается на волнорезы и вырывает из-под них чёрные сгустки тины, ловцы смело бросаются в воду и резкими уверенными движениями крепких рук подхватывают их и уносят к дамбе, чтобы морская пучина не забрала добычу обратно.