– Ага, утек, – насмешливо произнес охотник, – вся деревня, значит, как один, полегла, и только ты утек. В невидимку, что ль, обратился?
– А Лутдаха-то, между прочим, правда нет, – вставил крестьянин, – люди рассказывает, всех порешили. У меня сестрица там жила.
– Истинно, истинно, нету, – кивнул другой, – шурин мой в Ардланне служит, проезжал там не далее как три дня. Всех уж волки да воронье пожрали, ни живой души нет. Даже кому похоронить не нашлось.
– Да, может, так оно и есть, – заявил худощавый, – но только воинов-монахов в этом винить – гнилое дело. Наверняка то гладды были или горцы, а у этого щенка от страха глаза в разные стороны развело…
– Да уж отличу я горца от солдата, – фыркнул мальчишка, – всю жизнь там прожил. Лутдах, он в предгорьях стоит, и ни разу я что-то горцев в кольчугах не видал.
Вокруг захохотали.
– Ой, всю жизнь…
– Много, наверное, на своем веку-то…
– Да уж достаточно, – огрызнулся мальчишка. – А потом там другие появились, через тайный ход в деревню прошли, да девку рыжую у тех умыкнули…
Эдвин вздрогнул.
Вокруг захохотали еще сильнее.
– Правильно, чего ж не умыкнуть… у Вопрошающих-то баб полно. А боги делиться велят…
– Тайный ход, надо же… Лутдах, известное дело – большой замок…
– Сказок наслушался… а
– Хватит языком чесать! – возвысил голос хозяин. – Гесим, жир слей! Хоть каплю прольешь, отправлю тебя обратно, в твою часовню…
Мальчишка шмыгнул носом, что-то пробормотав.
Эдвин сидел, прикусив губу. Солдаты, Вопрощающие и с ними рыжеволосая женщина. Может, в тот день в Хаврене тоже были солдаты Ордена? Тогда он услышал только звон доспехов, а когда забрался по склону и глянул вверх, глаза слепило солнце.
Эдвин сидел еще долго и поднялся из-за стола уже далеко за полночь, когда все постояльцы разбрелись на отдых. В «Северной звезде» имелось всего три комнаты, и все были заполнены до отказа. Переночевать на двухъярусных кроватях с пыльными тюфяками стоило четверть грохена. У юноши имелось целых две медных монеты, честно заработанных в дороге, но он уже придумал им другое назначение.
Эдвин помог убрать со столов и чисто подмел земляной пол, за что трактирщик милостиво разрешил воспользоваться для ночлега охапкой сена в сарае. Хозяйские дочки – обе примерно его возраста – с удовольствием ему помогали, вертясь под ногами и наперебой соревнуясь в кокетливых ужимках; одна из них, помладше, с волнистыми светло-русыми волосами и ямочками на щеках, хихикая, попросила Эдвина помочь ей вымыть полы в комнате наверху. Спальня у сестер была общая, но, похоже, ни ту, ни другую это особо не смущало. Старшая же, под предлогом того, что в зале очень жарко, так глубоко распустила шнуровку своего платья, что Эдвин боялся смотреть в ее сторону. «Ох, ударилась больно», – наконец с жалобной гримаской сообщила она, в качестве доказательства обнажив округлую коленку без всякого следа синяка.
Он даже толком не запомнил, как их зовут – голову занимали совсем другие мысли. После окончания уборки, к великому разочарованию обеих девиц, Эдвин решительно заявил, что очень устал, и завтра ему рано вставать.
Тот мальчишка, Гесим, тоже ночевал в сарае, как и двое крестьян. Он гневно пробурчал что-то, когда Эдвин принялся тормошить его.
– Что, – недовольно спросил он, протирая глаза, – тоже надо мной поржать охота?
Эдвин нетерпеливо потряс головой.
– Вот, – сказал он, сунув в ладонь Гесима медный грохен, – один сейчас, один – потом.
Мальчишка только изумленно приподнял брови, но расспрашивать ни о чем не стал. Эдвин за руку вытащил его из сарая, стараясь не разбудить спящих.
По словам Гесима, сбежав из Лутдаха, он прятался в лесочке, когда невесть откуда появились солдаты. Гесим рассказал им про подземный ход, ведущий в часовню, а потом несколько из них поползли внутрь. Вернулись примерно через час, таща с собой какую-то рыжеволосую девушку. Рассмотреть ее толком Гесим не смог – было слишком темно, только волосы при свете факела и углядел, а звали ее…
– Вроде как Гвен, – сообщил он, немного подумав, – так ее назвал один мужик с колокольчиками в усах.
Гесиму те солдаты дали поесть – он почти сутки прятался в лесу без маковой росинки во рту – а затем отпустили на все четыре стороны.
– Они вроде не местные, – закончил мальчишка, – почти все светловолосые и с хвостами из затылков, на северян похожи. Больше ничего сказать не могу, разве что у их старшего здоровенная такая бляха на груди. Медведь там на задних лапах, с дубиной.
Гесим зевнул.
– Монету давай, – буркнул он, глянув на Эдвина исподлобья, – спать охота.
У Эдвина аж руки тряслись от возбуждения. Гвендилена. Он нашел ее. Она жива и, кажется, здорова. Завтра он отправится в Лутдах, а там, возможно, сумеет найти какие-нибудь следы. Но и то уж хорошо, что Гесим разглядел бляху. На бляхе герб их господина, иного и быть не может, решил Эдвин, а это уже кое-что. Даже не кое-что, а очень много.
Мысли вертелись в голове, как рой назойливых мух, и только под утро Эдвина сморил тяжелый сон.