Монастырь

«Первородная принцесса, – с непонятным чувством рассуждал он. – Как же быть-то теперь?»

Дверь с легким скрипом отворилась, разбудив Вульфара, и в комнату вошел Арн. Вид у него был уставший, но глаза горели.

– Узнал, – с ходу объявил он, – все узнал. Она здесь. И мы даже можем попытаться сделать то, о чем я говорил.

– Как? – спросил Эдвин. – Она в тюрьме? В подземелье?

– Нет.

Арн уселся на кровать и, переведя дух, негромко заговорил.

Он встретился с тем самым Тайлихом, о котором упомянул хозяин гостиницы. Пройти во внутренний двор оказалось совсем не так трудно, как Арн предполагал сначала.

– Нынешний герцог Хильдеберт – не рыцарь, нет, самый настоящий торгаш, – презрительно заметил солдат, – и людей в стражу набрал по своему образу и подобию. Хороших вояк очень мало, в основном – дешевые наемники, которые мать родную за грохен продадут. – Арн фыркнул. – Остановился, поговорил, наплел, что Тайлих – это мой двоюродный брат. Потом монетку всунул – и всего-то делов.

Будь госпожа Этирне в темнице, продолжал он, дело, конечно, было бы трудное. Но ее держат в одной из старых башен – там действительно никто не живет, большая часть помещений используется как склады, и, судя по тому, что выболтал Тайлих, ее поместили в бывшую комнату начальника стражи. Прячет ее герцог от всех, старается, чтоб как можно меньше народу об этом знало.

– Я Тайлиха подробно не расспрашивал, – пояснил Арн. – Давно человека не видел, мало ли, что у него на уме, но он всегда был болтуном. К тому же, когда мы с ним сидели, пиво пили, его вниз позвали, сказали, воды надо девке отнести. Что за девка, спрашиваю? Он и рассказал, что знает. Знает немного, правда, но то, что рыжая, заметил. И еще говорит, что голодом ее морят, так что ждать нам резона нету. Завтра же попробуем.

– А как? – вновь спросил Эдвин.

Арн улыбнулся.

– Просто. Я эту каморку знаю. Там дыра есть в стене, небольшая, но Этирне – девочка тоненькая, пролезет. Снаружи она решеткой забрана, так мы эту решетку… того. Уже то хорошо, что старая башня той стороной глухая, и на реку выходит. Всего-то надо лодку раздобыть, пару инструментов да веревку.

Солдат встал.

– Все. Сегодня отдыхаем, а завтра ночью – на дело.

– Подождите. – Эдвин протянул ему меч. – Что означает эта буква?

* * *

Гвендилена сидела на кровати, обхватив колени руками и дрожа всем телом. Разбитые губы сильно болели, а платье превратилось в лохмотья. Желудок сводило от голода, но это оказалось не самое страшное.

На второй день ей принесли всего лишь одну булку, и она предусмотрительно запрятала ее в самый дальний угол, завернув в кусок дерюги, оторванный от матраса. На третий день – ничего, на четвертый тоже. Тот старик со свалявшейся от грязи бородой являлся один раз в день: молча наливал воду в кувшин, и уходил, поглядывая на нее подслеповатыми глазками.

А вчерашним вечером пришел Хильдеберт, и Гвендилена вжалась в стену, как только его увидела. От герцога разило вином, шевелюра была всклокочена, а рубаха развязана чуть не до пупа. Бормоча что-то нечленораздельное, он накинулся на нее, выворачивая руки и пытаясь стянуть платье. Гвендилена брыкалась и визжала, расцарапывала ему лицо, но добилась лишь одного: Хильдеберт, рыча от возбуждения, ударил ее кулаком, повалив на кровать и разорвал платье чуть не пополам. Легко, как котенка, он бросил Гвендилену животом вниз и здоровенной пятерней вжал ее лицо в матрас. Она извивалась, как червяк. Наверное, ее спасло только то, что герцог был пьян. Матерясь, он безуспешно пытался развязать штаны, когда ей, наконец, удалось дотянуться до подсвечника.

Гвендилена вывернулась и ударила его по лицу. Потом еще раз. Герцог взвыл от боли: кажется, она выбила ему глаз. Он вырвал у нее подсвечник и с силой отшвырнул к стене. Она потеряла сознание и очнулась лишь спустя какое-то время. Плача от боли, она ощупью добралась до кровати, а потом долго лежала, свернувшись калачиком и всхлипывая.

А не далее как час назад, едва только начало темнеть, герцог пришел снова. На этот раз он трезвый и одетый с иголочки, но при виде него у Гвендилены внутри все сжалось. Его левый глаз скрывала перевязь. Он внимательно посмотрел на нее, высоко подняв факел: по всей видимости, Хильдеберт заявился лишь затем, чтобы убедиться, что она жива.

– Вы не изменили своего решения, госпожа? – Его голова на жилистой шее покачивалась из стороны в сторону, как у змеи.

– Никогда, – глухо ответила она.

Герцог кивнул, как будто даже с удовлетворением.

– Что ж, наверное, я проявляю слишком большую щедрость, приказывая приносить вам воду, – сказал он и ушел.

Гвендилена сидела, трясясь то ли от холода, то ли от переживаний. Долго она так не протянет. Не протянет. В голове вдруг возникла картина: как она, в разорванном платье и с обтянутыми кожей ребрами, ползает по грязному полу перед Хильдебертом, вымаливая кусочек хлеба. Или кружку воды.