В комнате за спиной Кадфаэля царило тягостное молчание: все были полны страха и недобрых предчувствий. Монах вышел в открытую кухонную дверь и выглянул наружу.
Слава Богу, о приоре можно было не беспокоиться: Роберт собственной персоной приближался к дому Бонела; чувство собственного достоинства не позволяло ему бежать, но благодаря высокому росту он шел таким размашистым шагом, что брат Эдмунд едва поспевал за ним торопливой рысцой. Ряса приора развевалась, а его надменное лицо выражало крайнее неудовольствие и тревогу.
– Я послал человека в Шрусбери,– объявил Роберт собравшимся, – дабы известить шерифа о случившемся, ибо, как мне сказали, этот человек умер не естественной смертью, а был отравлен. Безусловно, это страшное преступление затрагивает и нашу обитель, но поскольку оно произошло вне монастырских стен, то и не подлежит ведению аббатского суда. (Похоже, приор и этому был рад, и его можно было понять!) А посему расследовать это дело вправе только светские власти. Нам же надлежит во всем им содействовать, ибо это наш долг.
Он сочувственно склонился к вдове и произнес подобающие слова соболезнования, а также заверил ее в том, что обитель возьмет на себя заботы о похоронах. Однако держался Роберт все это время с видом человека, которому нанесли смертельную обиду. И надо же случиться такому именно теперь, когда он вступил в управление аббатством! А тут еще и этот злосчастный подарок. Надо будет устроить бедняге пристойные похороны и подыскать ему укромное местечко неподалеку от церкви, и пусть этой историей занимается шериф, как ему и положено, лишь бы удалось замять ее поскорее. С трудом пересиливая отвращение, Роберт остановился в дверях спальни и, торопливо пробормотав молитву, поспешил уйти. В душе он винил за постигшее его испытание каждого из присутствовавших, но более всего брата Кадфаэля: и зачем он только ляпнул, что Бонел отравлен! Теперь аббатству придется выяснять обстоятельства этого дела. К тому же, соглашение с Бонелом так и не было утверждено. Приор опасался, что Малийли может уплыть у него из рук. Интересно, кому после смерти Бонела достанется этот жирный кусок, коль скоро договор с обителью так и не вступил в силу? Может быть, удастся уговорить наследника подтвердить решение покойного и заручиться его согласием прежде, чем тот успеет сообразить, от чего отказывается?
– Брат, – промолвил Роберт, опустив свой взгляд на Кадфаэля, который был ниже приора на целую голову, – ты заявил, что Бонела отравили, но прежде чем сообщать это людям шерифа, я хотел бы услышать, на каком основании ты выносишь столь уверенное суждение. Разве не мог несчастный нечаянно проглотить что-то вредное? А бывает и так, что нежданный недуг уносит в могилу человека, казавшегося вполне здоровым. Что же навело тебя на мысль о преступлении?
– Характер недомогания, – отвечал Кадфаэль, – у него жгло и щипало губы, нёбо и горло, потом горло онемело, так что он не мог не только глотать, но и свободно дышать. Глаза вылезли из орбит, все тело оцепенело, а сердце еле билось. Я уже видел такое раньше, и тогда я точно знал, что проглотил тот человек. Да может, и ты, отец приор, припомнишь: несколько лет назад, во время ярмарки, пьяный возчик забрел в мой сарай, да и приложился к бутыли, думая, что там хмельное. Тогда я сумел спасти его – времени прошло немного и яд не успел подействовать. Ну а к мастеру Бонелу я поспел слишком поздно. Но признаки те же, я их сразу узнал, и потому мне ясно, какой яд был использован. А кроме того, этот яд имеет особый запах, и именно так пахло изо рта покойного, а еще этот запах имеют остатки того самого блюда, которое ты ему прислал.
Если приор Роберт не побледнел при мысли о том, к каким выводам все это запросто может привести, то лишь потому, что лицо его и так было белее слоновой кости. Но надо отдать ему должное: он был человеком не робкого десятка и потому спросил напрямик:
– Ну коли уж ты так уверен, то скажи, что это за яд?
– Это мазь, которую я приготовил от ломоты в костях и суставах. Основной запас хранится у меня в кладовой, но я знаю и еще одно место, где можно было раздобыть это снадобье, – наш лазарет. Яд получают из корня растения, которое называют монаший капюшон, из-за формы цветка, а порой его кличут волчьей отравой. Растирание из этого корня отлично утоляет боль, но не приведи Господи его проглотить.
– Но если ты умеешь готовить снадобья из этого растения,– холодно и неприязненно произнес Роберт, – то это, безусловно, может и кто-то другой. Вовсе не обязательно, чтобы этот яд попал сюда из нашей обители, разве не так?
– Это маловероятно, – уверенно заявил Кадфаэль, – уж то, что я сам готовил, я смогу определить по запаху. Это мой состав – здесь и порей, и горчица, не один монаший капюшон – я сразу узнал. В этом у меня сомненья нет, так я и шерифу скажу.