Монаший капюшон

— Ты один?

— Один. Входи и закрой дверь.

Мальчик опасливо вошел и притворил дверь, но Кадфаэль приметил, что крюка он не накинул.

— Мне передали... — начал парнишка. Кто передал ему известие, говорить он не собирался. — Мне передали, что ты говорил сегодня вечером с моими братом и сестрой, и сказал, что ночью будешь здесь. А еще ты говорил, что знал мою ба... мою матушку много лет назад, что ты и есть тот Кадфаэль, о котором она так много рассказывала. Клянусь, что я непричастен к смерти моего отчима. Я вообще не знал, что с ним приключилось что-то неладное, пока мне не сказали, что люди шерифа разыскивают меня как убийцу. Ты говорил, что моя мать верит тебе и полагается на твою помощь, — вот я и пришел. Больше мне не к кому обратиться. Помоги мне! Помоги мне, пожалуйста!

— Подойди к огню, — доброжелательно обратился к нему Кадфаэль, — присядь, успокойся и ответь мне на один вопрос — только честно и откровенно, как на духу. Скажи, это ты нанес Гервасу Бонелу смертельный удар?

Мальчик осторожно примостился на самом краешке лавки. Свет от жаровни освещал его лицо и фигуру, и Кадфаэль смог разглядеть угловатого, стройного паренька, худощавого и довольно высокого для своих лет. На нем были длинные, плотно облегающие штаны и короткая туника, какие носят деревенские парни. Капюшон был откинут на спину, открывая копну спутанных курчавых волос. В красноватом свете жаровни они выглядели темно-каштановыми, но, возможно, днем показались бы посветлее. Лицо паренька было еще по-детски округлым, но красивые тонкие скулы уже начинали придавать ему мужественные черты. Он не сводил взгляда с Кадфаэля и его встревоженные глаза казались огромными.

— Я никогда не поднимал на него руку! — пылко вскричал парнишка. — Он оскорблял меня в присутствии матери, и я ненавидел его, но, клянусь спасением души, не я нанес ему этот удар!

Кадфаэлю ведомо было, что даже неопытные юнцы способны, — коли приспичит, — мастерски лгать и притворяться, однако сейчас монах готов был поклясться, что здесь все без обмана. Паренек попросту не знал, как погиб Бонел, об этом ему не рассказывали, а когда речь заходит об убийстве, то первое, что приходит на ум, — это нанесенный в гневе смертельный удар. Вот и малец решил, что так оно и было.

— Ну и слава Богу! А теперь я хочу, чтобы ты поведал мне обо всем, что там случилось, и будь уверен, я выслушаю тебя очень внимательно.

Мальчик облизал губы и начал свой рассказ, совпадавший с тем, что Кадфаэль уже слышал от Ричильдис. Пришел он с Меуригом, потому что тот без конца уговаривал его помириться с Бонелом ради матери. Да, он был обижен и зол на отчима из-за того, что тот лишил его обещанного наследства, а он полюбил Малийли и друзьями там успел обзавестись. Если бы манор ему достался, он постарался бы управлять им по справедливости, — но нет так нет. Он и в ремесле делал успехи, и гордость не позволяет ему ни о чем просить человека, который не сдержал своего слова. Так что пошел он с Меуригом только из-за матери.

— Но сперва вы отправились в лазарет, — подсказал Кадфаэль, — навестить Риса, его старого дядюшку.

Мальчик, казалось, удивился и слегка растерялся. И тогда Кадфаэль осторожно поднялся и словно невзначай прошелся по сараю. Дверь была прикрыта неплотно, и монах сделал вид, что его беспокоит пробивавшийся сквозь щель холодок.

— Да... я...

— И ты бывал там с ним и прежде, верно? Когда помогал Меуригу принести алтарь для нашей часовни Пресвятой Девы.

Лицо мальчика просветлело, хотя он и продолжал хмуриться:

— Да, конечно, они его вместе принесли, но какое это имеет...

Улучив момент, Кадфаэль подошел к двери и положил руку на крюк, будто собираясь закрыть дверь поплотнее и запереть, но вместо этого одной рукой резко распахнул ее, а другой ухватил пригоршню густых, жестких волос. За дверью кто-то сердито взвизгнул, и рука Кадфаэля втянула за вихор незнакомца. У того аж искры из глаз сыпались и зубы были стиснуты от злости, но он изо всех сил пытался не терять достоинства и не подавать виду, что ему больно. Это был стройный, крепкий парнишка, очень похожий на первого, разве что волосы были малость потемнее. Он был напуган и оттого злился.

— Мастер Эдвин Гурней? — дружелюбно осведомился Кадфаэль, выпуская густые каштановые волосы. — Тебя-то я и поджидал.

Монах закрыл дверь, и на сей раз накинул крюк — больше некому было подслушивать, затаившись снаружи, подобно тому как затравленный зверек, припадая к земле, вслушивается в лай охотничьей своры.

— Ну что ж, раз вы оба здесь, садитесь рядком, — дядюшка с племянником, — чтобы я мог разобрать, кто из вас кто, — и успокойтесь. Здесь потеплее, чем на дворе, и вас двое, а поскольку я, — как мне только что напомнили, — не так уж молод, опасаться вам нечего. Сбежать вы всегда успеете, а сейчас лучше всего будет, если мы попробуем собрать воедино все, что нам известно, и посмотреть, что получится.