Монахини и солдаты

Тим уже позавтракал свежим хрустящим деревенским хлебом с бледным и мягким деревенским маслом и апельсинным джемом из кладовой, запивая все это кофе с молоком. На ланч он прихватил хлеб и масло, баночку паштета, сыр, желтое яблоко и бутылку вина. Все это было в корзинке, а что нужно для рисования — в рюкзаке. Во Францию он, поразмыслив, взял с собой только акварель, гуашь и пастель. Тим вдохнул всей грудью, огляделся, собрал вещи и отправился — через «лужайку», оливковую рощу, через ручей по деревянному мостику в гуще ив и зеленого камыша, между рядами тополей, поднялся на кручу по винограднику и направился к скалам. Поначалу Тим далеко не отходил: так много интересного было возле дома. Он зарисовал смоковницу, узколистые ивы, старые оливы со скрученными блестящими стволами и завесой серебристой листвы. Тополя не удались. Многие импрессионисты сумели передать их прямые гладкие стволы, текстуру коры, их высокие облака дружно трепещущей листвы; но Тим не сумел. Помня о долге, он сразу же попытался изобразить дом, но это тоже оказалось необычайно трудно. Особенность дома заключалась в квадратных окнах верхнего этажа, в том, как башня вырастала из крыши, в живом мягком цвете плотно пригнанных прямоугольных камней, из которых он был сложен, пологом скате крыши и выцветшей черепице. На его набросках дом выглядел каким-то странным и ужасно английским. В любом случае сейчас Тима захватили скалы.

Узкая тропинка, которой он шел, металась из стороны в сторону между стремящимися вверх скалами, непостижимым образом не теряясь среди них. Дом уже пропал из виду. Солнце пекло шею, приятно щекочущая струйка пота ползла по лбу к щеке. Тим взбирался все выше. Внизу в долине пели цикады, а тут стояла тишина, нарушаемая лишь его дыханием да изредка скрипом подошвы, скользнувшей по камню. Вдалеке крикнула птица. Но ее одинокий крик лишь подчеркнул совершенную безжизненность этих мест. Единственные существа, которых он заметил очень рано утром, были кролики, резвившиеся в оливковой роще. То, что он прежде принимал за кости животных, оказалось обломками сучьев с ободранной корой, белыми, гладкими и ровными. Он прихватил с собой несколько. Вблизи камень скал оказался беловато-серым, мелкозернистым, чрезвычайно твердым, с крохотными черными крапинками. Небольшие выступы на его поверхности словно предназначались для того, чтобы хвататься за них. Скалы шли вверх уступами, образуя подобие лестницы, и по этим уступам, перескакивая с одной покрытой дерном площадки на другую, следовала тропа; это была именно тропа, проложенная путниками, хотя места, по которым двигался Тим, были самыми безлюдными, какие он когда-либо видел. Несмотря на оливковые рощи, и абрикосовые сады, и виноградники внизу, вокруг не было абсолютно никакого следа человеческого присутствия. Несколько домов, которые он заметил, все ближе к деревне, оказались брошенными или с заколоченными ставнями, как маленькие крепости: их хозяева были далеко, в Париже или Лондоне. Деревня была довольно многолюдной, но вокруг нее больше никто не жил. Раз, когда он увидел далеко впереди на дороге человека, сердце у него екнуло от страха. Наверху среди скал никого не было, но тропа продолжала вести вперед.