Монахини и солдаты

Во время утренней прогулки Анна и Гертруда доходили до конца пляжа, до того места, где из волн прибоя вставал утес. Волны неистово били в его каменный бок, а резкий ветер швырял тучи брызг. Могучее море было неспокойно. Женщины повернули назад, шагая по серым камням в самой близи от пены, с шипеньем подкатывавшейся к ногам. Мокрые камни были почти черными. Сухие — матово-серыми, так что самое яркое солнце не способно было отразиться в них даже намеком иного цвета. Анна подобрала небольшой камешек. Они все были так похожи и в то же время так непохожи один на другой, словно фишки в игре какого-то бога. Схожие по форме, они никогда в точности не повторяли друг друга. Каждый, если внимательно присмотреться, обладал какой-нибудь крохотной индивидуальной особенностью: вмятиной или зазубренным краем, короткой и почти неразличимой полоской. «Какое значение имеют мои мысли, — подумала Анна, — какое значение имеют эти мелкие частности, какое значение имеет то, спас Иисус Христос мир или нет? Никакого, наш ум не в силах постичь подобные вещи, все это слишком темно, слишком неопределенно, матрица меняется, и мы меняемся вместе с ней. Какое значение имеет что-либо, кроме помощи человеку, другому, который рядом с тобой, кроме ясного дела? Мы столь мало можем понять в этой великой игре. Посмотри на эти камни. Господь мой и Бог мой!» Она повторила вслух:

— Господи!

— Что ты сказала?

— Только посмотри на эти камни, — ответила Анна.

Она отбросила свой камешек, потом с каким-то первобытным инстинктом собственника нагнулась, чтобы снова подобрать, но не смогла найти среди других, неотличимых.

— Да, — сказала Гертруда. — Камни как камни. Что в них такого?

— Камни как камни.

— Жарко, — сказала Гертруда. — Если ветер на минуту стихает, становится просто жарко при таком солнце. Подержи, я сниму пальто.

Анна взяла у нее маленький букетик подснежников и фиалок с короткими стебельками, которые Гертруда нарвала на зеленой кромке берега и под боярышником, когда они спускались на каменистый пляж.

Гертруда сняла пальто. Обе они оделись в расчете на холодную погоду, но апрельское солнце было неожиданно теплым, даже горячим. Высокая ростом Анна для прогулок теперь надевала сине-белое шерстяное клетчатое платье, купленное в деревенской лавке еще в той, казавшейся далекой, предыдущей жизни. (Вечерами она переодевалась в новое темно-синее твидовое.) На шее у нее был длинный розовато-лиловый индийский шарф, подаренный Гертрудой. Она не позволила Гертруде приодеть ее. Ходила в черных шерстяных чулках до колен и прочных монастырских башмаках. Волосы у нее отрастали, но она решила стричь их покороче. Гертруде так тоже нравилось. Она помнила пышную золотистую гриву Анны в годы их студенчества, но этот серебристо-белокурый ежик очень ей шел. От прогулок, от пребывания на весеннем солнце тонкое лицо Анны покрылось загаром, но очень легким, слабым. Ее довольно узкие голубовато-зеленые глаза смотрели на мир, как выразилась Гертруда, мглистым, затуманенным взглядом, в котором еще стояло ошеломление от увиденного. На Гертруде под пальто было коричневое почти летнее легкое трикотажное платье в желтовато-коричневый цветочек. Ее лицо мало изменилось, разве, может, слегка постарело и было постоянно напряженным. Такой след оставили на нем долгие слезы, словно его касался, как этих камней, с легким нажимом некий палец. Ясные карие глаза ушли глубже в глазницы, кончики губ еще больше опустились, удлиненные двумя тонкими морщинками. Однако волосы, которые она только недавно опять стала мыть регулярно, не потеряли прежней красоты, скорбь на них не сказалась, темно-каштановые, длинные, сейчас спутанные ветром, они падали на воротник платья. Она похудела, стала стройней и, хотя была ниже Анны ростом, в ходьбе не отставала от нее.

Солнце залило всю округу. Над изумрудно-зеленым мысом безумствовал жаворонок.

— Ох… солнце… это впервые…

— Да.

— Анна, посмотри на море, какое оно синее и вспыхивает, будто сигналит…

— Да. Почти можно купаться.

— Ты была отчаянным водителем. И отчаянной пловчихой.

— Я думала, что никогда уже не поплаваю.

— Может, сейчас поплаваешь, а?

— Это что, вызов? Или думаешь, у меня духу не хватит, как вести машину Манфреда?

— Ну конечно же, еще слишком холодно, я пошутила.

— Совсем даже не холодно. Думаю, ты сказала это, чтобы я попробовала.

— Ты имеешь в виду сейчас? Анна, не глупи… вода ледяная! Ты же это несерьезно…

— Серьезно, — ответила Анна. — Прекрасная идея. Если хочешь посмотреть, как я поплыву, я поплыву!

— Не хочу! Пожалуйста, пожалуйста.

Анна уже сбросила башмаки и стягивала носки. Плоские серые камни под босыми ногами были гладкими и холодными. Она сняла шарф и пояс платья.

— Анна, не сходи с ума, посмотри, какие волны… это не был вызов, нам же не по девятнадцать!