Монах - последний зиндзя

- Я думал, что, побыв моей женой, ты научишься понимать меня. Ты посоветовала мне убить Хоригаву и не осуждала меня за это. Ведь я убил его по той же причине, что и всех тех, чьи смерти так огорчили тебя. Он был моим врагом, и таковыми же являлись они.

- Хоригава действительно предал тебя. Чем же повредил тебе Юкио или кто-либо из этих детей?

Хидейори взял её за плечи и пристально посмотрел в ее глаза. Это было так, будто она смотрела в ночное небо, которое лишилось всех своих звезд.

- Просто их существование угрожало безопасности империи! - сказал он. - Это сделало их моими врагами.

Танико подумала, что он сумасшедший. Или, по крайней мере, в этой уверенности, которая двигала им в убийстве сотен невиновных, была доля сумасшествия.

- Никто не может стать угрозой для империи! - сказала она.

Он рассмеялся.

- Не будь бестолкова. Миллионы людей составляют нацию, но те, кто угрожает ей, подобны горсти риса во всем годовом урожае. Танико-сан, подумай, как много людей, от простого крестьянина до вельможи высшего звания, потеряли свои жизни во время Войны Драконов. Если несколько убийств предотвратят другую войну, подобную той, не будет ли оправданной жертва?

Она не ответила ему. Пальцы Хидейори перебегали по серебряному эфесу его длинного меча. Он повернулся и глядел на выложенное галькой дно бассейна в центре сада с мелькающими золотыми рыбками.

"Ужасно в нём то, что он не кажется сумасшедшим, - подумала Танико. Он говорит спокойно и тихо, как будто убежден в смысле сказанного. И что еще более ужасно, так это то, что, если я буду достаточно долго его слушать, его слова станут убедительными и для меня".

- Неудивительно, - проговорила она наконец, - что твоя семья часто приходит к тебе во сне...

Он обернулся и посмотрел на нее, маска его холодной уверенности неожиданно сменилась на муку и боль.

- Только ты знаешь, как я страдаю ночь за ночью за то, что было необходимо сделать для сохранения империи. Только ты можешь помочь мне! Я думал, что ты, одна из всех, поймёшь. Ты знала много правителей. Ты понимаешь в государственных делах. Почему ты смотришь на меня так?

Танико печально развела руками:

- Существует много способов править!

- Каждый раз, когда я убиваю или приказываю убить кого-либо, это кажется мне единственным способом. Уверен, что ты видишь это.

Его внешность снова изменилась. Лицо Хидейори исказилось в гневе.

- Я знаю, что затуманивает твой мозг против меня. Это монах-воитель, зиндзя, Дзебу. Он был твоим любовником, не так ли?

Танико опустила голову и прижала к своему лицу рукав, так как почувствовала, что подступают слёзы.

- Да, - прошептала она. Хидейори отвел глаза.

- Даже среди зиндзя никто другой не стал легендой, как это сделалось с ним. Он мог бы быть очень ценен для меня. Но его Орден направил его к Юкио, и он стал другом и соратником Юкио. Поэтому он должен был умереть с Юкио. И теперь, ночью, он тоже беспокоит мой сон.

- Ты никогда не говорил мне этого, - сказала Танико, понимая, что это было самым малым из того, о чем он никогда не рассказывал ей.

- На то у меня была веская причина. Я всегда подозревал, что ты еще любишь его. Я знаю, что было между вами. Хоригава рассказал мне даже о ребенке, которого убил. Вот почему ты впадаешь в гнев каждый раз, когда речь идёт о жизни ребенка, которая должна быть отнята, не так ли? Поскольку я не мог жениться на тебе, пока был жив Хоригава, постольку я не мог жениться на тебе, пока был жив Дзебу, зная, чем он для тебя был...

Из-за подозрений этого человека и его ревности и безумия погиб Дзебу. Танико почувствовала ненависть, вырвавшуюся из сердцевины её тела и распространяющуюся до кончиков ее пальцев. Теперь Хидейори приблизился к ней, взял за подбородок и поднял её голову так, чтобы она смотрела ему в глаза.

- Идем, Танико-сан! Около меня ты правишь всей Страной Восходящего Солнца. Уверен, что ты не отбросишь это из-за незаконных отношений с монахом, полуварваром.

Она постаралась освободить голову, но он плотно сжимал ее подбородок. Он приблизил свое лицо так, что она могла ощущать его дыхание. Ненависть переполнила её. Танико подтянула ногу и дотянулась, чтобы снять атласный туфель. Он не успел остановить ее, как она ударила туфлей по его лицу. Он отскочил от неё, его рука рванулась к мечу. В стране, где чистоплотность является частью религии, не было большего оскорбления, чем быть ударенным чем-то из обуви. Меч уже был наполовину выдвинут из ножен, когда он, дрожа, остановил себя.