Монах

«…Какой же ты стал красивый, сынок, — приговаривала мама на кухне, — тебя прямо не узнать. Еще вчера был маленький, мужичок с ноготок, а сегодня вон как вымахал — мужик мужиком… Вот говорят, чудес не бывает… А я тебе так скажу: в декабре я просила у Святой Богородицы встречи с тобой, и пожалуйста — сынок приехал…

— Предрассудки, мама, — снисходительно сказал Саша, — это не Богородица, а я выполнил твою просьбу…

— Нет, сынок, это она наставила тебя на путь истинный…

Саша не стал спорить. Кто его знает, может, это и есть та самая неведомая сила, которая подняла его в дорогу? Может, мамины слова через сотни километров дошли до его сердца, и произошла удивительная встреча?

— Ты мне веришь?

— Верю, мама, верю…

Мать открыла шкатулку и достала железный крестик на цепочке.

— Когда тебя крестили, он был на тебе. Это твой оберег.

— Мама, как же я его носить буду? В армии?

— Пусть он всегда будет с тобой.

Она аккуратно застегнула крошечный карабин-чик, расправила цепочку, спрятав крестик под майку.

— Ну вот, ничего и не видно…»

В тяжелом бою с душманами пуля попала Саше в грудь, вернее, в маленький железный крестик, который чуть-чуть изменил траекторию, и этим спас ему жизнь… А потом — бессчетные госпитали, операции, жизнь на грани смерти, горячечный бред, и в этом бреду — мать.

«…Мама, где ты?

— Я здесь, сынок.

За поворотом он увидел большой дом с крышей из оцинкованного железа, рядом хозяйственные постройки. Большие окна выходили на три стороны. Мама стояла у ворот!

Он подбежал к ней.

— Мама, сестра написала, что ты умерла, но мы же с тобой разговариваем, как всегда. Значит, ты жива?

— Тело мое умерло, но душа жива. Душа бессмертна…

— И я умер?

— Тебе еще рано умирать…»

Мать умерла, когда Мише Карнаухову едва исполнилось четырнадцать лет. Однако всю свою жизнь он обращается к матери. Он ведет с ней тихие, доверительные беседы, советуется, как поступить в той или иной ситуации, жалуется на несправедливость жизни, утешает, рассказывает о себе…

Давно сгнили в могиле мамины косточки, нет уже на карте родной деревни — она осталась на дне искусственного моря — и даже кладбище являет собой вид пустой, заброшенный — а для него мама жива.

Она является ему во сне, он слышит ее слова на могиле, какой-то таинственный монах на Валааме передает Михаилу материнскую просьбу, и даже в горячечном бреду, находясь между жизнью и смертью, он слышит ее ласковый, успокаивающий голос.

«…Мамину могилку он увидел во втором ряду от центральной дорожки. Встал на колени, обнял могильный холмик, прижался к нему.

— Здравствуй, мама!

— Здравствуй, сынок, — голос был тихий, еле слышный. — Я знала, что ты придешь…

— Прости меня, мама.

— За что?

— Я так долго у тебя не был. Все собирался и никак не мог собраться…

— Как ты живешь, сынок?

— Живу, как многие. У меня жена, две дочки, четыре внука. Я им рассказываю о тебе, о нашей деревне. А ты как?

— Скучно здесь, Миша, люди редко бывают…

— А зачем тебе люди?

— А как же, сынок, с людьми-то веселее…»