Монах

Знайте же, что Беатрис де Лас Систернас (услыхав это имя, я посмотрел на него, онемев от удивления) была двоюродной бабкой вашего деда. Будучи совсем юной, она приняла обет, но не по своей воле, а повинуясь приказанию своего отца. Конечно, она была слишком молода, чтобы полностью оценить, к какому моральному и физическому рабству ее приговорили. Но однажды природа взяла верх, и она без оглядки отдалась неистовству своих страстей. Она познакомилась, не знаю каким образом, с бароном де Линденберг, любовницей которого и стала. После знаменитого похищения он увез ее в Германию. По приезде сюда ее бесчинства не знали удержу, не проходило ни одной ночи без блестящих празднеств, сопровождаемых кощунствами, распутством, необузданным расточительством. Одетая монахиней, она читала проповеди приглашенным, передразнивала святые обряды, превращая их в непристойные сцены. Деньги барона текли рекой, число распутников множилось, но бесчинства этой сестры-расстриги, которая не довольствовалась тем, что осквернила собственные обеты, пошли дальше. Она стала бравировать своим неверием: что ни ночь — призывать на свою голову стрелы Господни; в конце концов ее поведение стало известно далеко за пределами Линденберга. Отголоски этой бессмысленной похотливости и черного колдовства пошли от нее по всей Германии и даже достигли Римской курии[6], и легенда доносит, что в хитрых головах древних инквизиторов родился странный план. При этом я не стал бы утверждать, что здесь не смешивались в равных долях, с одной стороны, явное стремление церковников помешать грешнице красть у них души, которые она каждую ночь поставляла к престолу Сатаны, а с другой стороны, что-то вроде умственного сладострастия, впрочем, столь же греховного, которому их святые души не преминули отдаться со всей охотой.

Было известно, что она обладала таким темпераментом, что любовники менялись на ложе называемой баронессы с удивительной быстротой. Барон уже давно стал рогоносцем, но он был настолько слаб, что за отсутствием сердца продолжал довольствоваться только телом гибельной искусительницы. Она однажды выяснила, что у барона, ее любовника, есть сын от первого брака, который теперь должен быть в расцвете лет, и решила не оттягивать дальше удовольствия отдаться юному наследнику. Но как раз в это время несчастный юноша умирал. Настигнутый какой-то таинственной болезнью, он почти не покидал постели и проводил все время взаперти в своей комнате, прислушиваясь к отдаленным звукам ночных оргий, картины которых тревожили воображение умирающего. Неизвестно вследствие какого доноса какого исповедника, но чудовищное желание МОНАШКИ достигло ушей инквизиции. Не существует земного закона, который мог бы остановить половодье бесчинств этой дочери Сатаны. С другой стороны, не стоило даже думать о спасении ее собственной души, потому что кто бы отвечал за все те души, которые она привела к гибели? Спасать ее было сколь противно морали, столь и бесчеловечно, и абсолютно противоречило порядку Господа на земле. Следовало лишить ее всех средств к спасению, чтобы ее падение стало полным, провоцируя так или иначе, но только косвенно, ее смерть без раскаяния, и сделать из этой смерти ужасный пример для распутников, наставление и урок для колеблющихся и слабых, но самое главное, укрепить веру у других праведных.

Я не гарантирую вам буквальную точность легенды, и весь крайне наивный романтизм этой истории, но вот как происходили события дальше.

Священник, который служил черные мессы баронессе, но все же не порывал с Церковью (впрочем, он и был ее посланцем, верным и тайным), задумал внушить барону спасительный страх перед кончиной, возможно уже близкой, и он наполовину было преуспел. Барон решил запретить кому бы то ни было приближаться к своему умирающему сыну, затем, когда тот скончался, он во всеуслышанье объявил о его скором выздоровлении. Тем временем в монастырях всей Европы терпеливо старались отыскать высокого и сильного послушника, достаточно красивого и, насколько это возможно, похожего на покойного. Папа освободил его от обета, предписал совершить грех во имя Церкви и спасения справедливости, и его отпустили из монастыря.

Под покровом ночи его провели в замок Линденберг, затем, во время одной из ночных оргий, барон представил его гостям как своего сына, но не как выздоровевшего, но как воскресшего. Произошло то, что и предполагалось, баронесса тут же загорелась желанием, и все свершилось, как и следовало ожидать.

Но лжебаронет, бывший послушник, на мгновенье обезумев от внезапного взрыва своих чувств, взял себя в руки. Он поддерживал свою соучастницу в состоянии опьянения так долго, как это было необходимо для его планов. Баронесса, среди окружавших ее предметов роскоши, не принадлежавших ей, была, в сущности, сожительницей, и она горела желанием официально закрепить свое положение в поместье Линденберг.