Монады

                 Вот в Беляево, скажем, иль ниже
                 Я стою прислонившись к плетню
                 И думаю:
                 Вот старушку я разве обижу? —
                 Обидишь, обидишь! – Вот ребенка ли уроню? —
                 Уронишь, уронишь!
                 Что за голос тяжелый и мрачный
                 Среди ясного летнего дня
                 Я в смятении оборачиваюсь
                 Никого, вроде, кроме меня
                 Не наличествует
                 И я прихожу в еще большее смятение.

                 Собака лает, дождик сыпет
                 Окрестность капель мелкой сыпью
                 Покрыта, пробегает дрожь
                 И шопот слышен вдруг: Не трожь
                 Не трогай меня
                 В минуту моей слабости

                 С папой в магазин идем
                 Там всего безумно много
                 А мы немногое берем
                 Этого и иного
                 Так рублей на двадцать в сумме
                 Папа, где ты? – А папа умер
                 Давно
                 Очень давно
                 Когда еще такие мощные деньги были

                 Вот все Макдональдсы поносят
                 А я, признаться, так люблю
                 Зайти – сижу, мне внук приносит
                 Бигмак и чипсы, я беру
                 Его кудрявую головку
                 И в лоб целую так неловко
                 И мы едим

Это и есть «искусство предпоследних истин» – ведь именно так Пригов определял поэзию.

Вместо автобиографии

От Пригова Дмитрий Александровича [23]

Родился я смиренно 5 ноября 1940 года в священном городе Москва. Родители моя: отец – инженер, мать – концертмейстер, оба, кстати, 1912 года рождения. Ничем не интересовался до лет 15–16. Потом поступил в скульптурный кружок Московского дома пионеров. Потом поступил на скульптурное отделение Строгановского училища. Работал как скульптор – делал всякого рода детские скульптуры: львы, крокодилы и пр. Потом испортил отношения с советской властью и через то имел всякого рода неприятности. Самой свой большой удачей считаю знакомство с художниками и литераторами московского концептуализма. После перестройки начались многочисленные выставки, саунд-перформансы с музыкантами, книги и лекции. Все перечислять бессмысленно, да и просто невозможно. Художественные влияния сменялись последовательно – от Микеланджело до Бойса. Литературные влияния почти неощутимы, так как всю свою жизнь старался транспонировать визуальные идеи во все время отстававшую сферу вербальности. Собственно, могу назвать только одну достаточно организованную и артикулированную группу художников и литераторов, к которым я и принадлежал – Московский концептуализм. Долгое время я описывал это как эстетику постмодернизма. Сейчас даже и не знаю. Могу только сказать, что в ней стратегия, культурно-эстетическое поведение (не путать с социокультурным, типа богемного) и жест доминируют над текстом, как частным случаем всего этого. …Премия DAAD, Пушкинская премия и премия Пастернака. Переведен на очень многие языки, уж и не припомню точно, на какие.

2003

Вместо эпиграфа

А много ли мне в жизни надо?

                 А много ли мне в жизни надо? —
Уже и слова не скажу.
Как лейбницевская монада
Лечу, и что-то там жужжу
Какой-то там другой монаде.
Она ж в ответ мне:
Бога ради,
                 не жужжи..

Монады

1994

Предуведомление

Монадология – вещь весьма темная и малоупотребительная как в ее эзотерическом, так и философском изводах. Оно и понятно. Она обращена от знающего к знающему, чье знание малопотребно в мире тяжелоагрегатных вещей и грубого сознания, определяющего такое же и бытие. Но все-таки в некоем притчеобразном обличии и в форме нехитрых сценок и разговоров посмеем явить это учение миру профанному, собственно, имеющему к потреблению подобные же образы весьма разнообразных и различающихся по форме скрытности и сложности вероучений и тайных систем. Ясно дело, не следует все воспринимать впрямую, как сказано. Надо воспринимать как не сказано. Да это понятно и любому непросвещенному.

1 |00001[24] Возле самого что ада
                 Одна бедная монада
                 Плачет, плачет убивается
                 Мила друга дожидается
                 Как Эвридика
                 Вернее, Орфей
                 Да ты не плачь, снедайма грустью
                 Поиграются, да и отпустят
                 Он ведь – Москва неодолеваемая
                 Как и мы с тобой