Монадология

В 1682 г. Лейбниц создает свой научный журнал, Acta Eruditorum, что можно перевести как «Записки образованных людей» или «Решения ученых мужей». В этом журнале он и главный редактор, и главный автор: при этом он систематически публикует рецензии на книги из всех областей знания. В Ганновере Лейбниц возобновил занятия химией, думая о военных нуждах своего нового отечества. Продолжал он и свои китайские штудии, решив уже не только язык, но и саму математику переделать по образцу китайской письменности – развитие понятий о функциях, двоичная система счисления и таблицы формул были отчасти результатом наблюдений над китайской культурой. В 1700 г. Лейбниц открывает Берлинскую академию наук – хотя образцами для нее были итальянские академии (по сути ритуализованные научные кружки), Французская академия, собрание советников при дворе, и Лондонское королевское общество, ее особенностью было самофинансирование. Академия наук получила монополию на издание календарей, завела свой ботанический сад для продажи лекарственных растений, свою обсерваторию, сдавала здания в аренду, и в результате продолжала развиваться, несмотря на то, что правители Пруссии ценили ее лишь на словах, не сопровождая звучность слов звоном монет.

Лейбница всегда чтили в России. Он был славянином, из лужичан, его фамилия исконно звучала как Лубенец; так и его друг, изобретатель больших зажигательных стекол и белого фарфора Эренфрид Вальтер фон Чирнхаус был лужичанином, Черноусом. Лейбниц был советником Петра I, вдохновившим создание Академии наук. Петру I он даже подарил один из своих арифмометров. Он, как и Чирнхаус-Черноус, был учителем Христиана фон Вольфа, систематизатора наследия Лейбница и учителя Ломоносова, и тем самым и духовным дедушкой русской науки. Дух Лейбница сопровождал русскую мысль и дальше: сама идея положительной философии, развитая русским идеализмом, философии, которая должна преобразовывать жизнь, становясь центральным для нее духовным опытом, больше всего напоминает о Лейбнице, для кого ум и все вещи ума постоянно находятся в становлении.

В русской мысли всегда были популярны темы духовной эволюции природы и общества, победы духа над косностью материи, мистического индивидуализма и «творческой личности» – хотя эти темы развивались под влиянием позднейшего немецкого идеализма, Шеллинга и Гегеля, но общий их контур в самой Германии восходит к Лейбницу Были в русской философии и откровенные его последователи, например, Л.М. Лопатин и Г.И. Челпанов, с опорой на Лейбница критически переосмыслившие психологию и логику, и отчасти крупнейший религиозный философ С.Л. Франк, считавший, что Лейбниц первый обдумал внутренний опыт человека в его радикальном отличии от любого другого опыта. Б.Л. Пастернак делал в студенческие годы в Марбурге доклад о методе исчисления бесконечно малых у Лейбница, и кратчайший пересказ философии Лейбница мы находим в «Докторе Живаго»:

«Все движения на свете в отдельности были рассчитанно-трезвы, а в общей сложности безотчетно пьяны общим потоком жизни, который объединял их. Люди трудились и хлопотали, приводимые в движение механизмом собственных забот. Но механизмы не действовали бы, если бы главным их регулятором не было чувство высшей и краеугольной беззаботности. Эту беззаботность придавало ощущение связности человеческих существований, уверенность в их переходе одно в другое, чувство счастья по поводу того, что все происходящее совершается не только на земле, в которую закапывают мертвых, а еще в чем-то другом, в том, что одни называют Царством Божиим, а другие историей, а третьи еще как-нибудь.»

Именно так в мире Лейбница есть скучная механика причинности, тавтология величин, но есть разумность каждого индивида, чудесно совпадающая со счастливой разумностью сотворенной Богом вселенной.

Умер Лейбниц в 1716 г., в почти полном одиночестве: учеников у него было мало, а многочисленные коллеги, жившие во всех концах Европы, слишком поздно узнали о его скоропостижной смерти: Лейбниц до последнего надеялся выздороветь благодаря интенсивному приему лекарств по схеме, которую знал только он сам. Смерть оказалась сильнее его разума, но не сильнее многочисленных научных открытий, которыми он так щедро делился с современниками.