Мон-Ревеш

Однако приятели отнюдь не обменивались откровенными признаниями. Флавьен тщательно старался не произносить при Тьерре имя, которое его занимало, а Тьерре, без конца упоминая об Эвелине, еще ни разу не говорил о ней серьезно.

Была уже ночь, и стояла полная тишина, когда они поднялись на холм Мон-Ревеша. Только иногда раздавалось уханье поселившейся в башне совы. Бледная луна просвечивала сквозь мелкий дождь, похожая на лампу в матовом стеклянном шаре.

— Какой меланхоличный пейзаж! — произнес Тьерре. — Ночь как в Шотландии, ночь призраков.

— Кстати, ты выяснил, как выглядят привидения нашей башни? Я забыл спросить об этом.

— Эвелина мне рассказывала; но она такая насмешница, что я ничему не верю. A-а, надо спросить Креза. Приблизьтесь, о богатый Крез, и скажите нам, что является людям в замке Мон-Ревеш.

— Да ерунда, сударь; глупости все это, — скептическим тоном ответил грум-морвандиец.

— Может быть, вы и вольнодумец, — продолжал Тьерре, — но извольте ответить на мой вопрос, и без рассуждений.

— Господи! У нас говорят, что там является какая-то дама.

— Молодая или старая? — поинтересовался Флавьен.

— Вот уж неизвестно: ее называют Дама с волком, потому что она является с большим белым волком, который следует за ней по пятам, как собака.

— Вы ошибаетесь, господин Крез, — заявил Тьерре, — волк должен быть черный.

— Нет, сударь, это у нее на лице черная полумаска[30].

— Вот мы и добрались до сути, — сказал Тьерре Флавьену. — Никакое четвероногое за ней не ходит, на лице у нее черная бархатная полумаска. И какое лицо у нее под маской?

— Как когда, сударь. Если она в хорошем настроении, она, говорят, совсем молоденькая и довольно миленькая. Если она обозлена, она стара и уродлива как черт. Но когда она хочет умертвить кого-нибудь и снимает эту штуку, тогда виден высохший череп — и человеку приходится через недельку прощаться с жизнью. Вот что говорят, но все это дурацкая болтовня.

Тьерре соскочил с лошади, потому что они уже въехали во двор замка, и сказал:

— Однако это совпадает с версией Эвелины. Ну что ж, предание хоть куда.

— Как, Жерве, вы еще не легли? — спросил Флавьен старого слугу, шедшего ему навстречу. — Я же вам запретил дожидаться меня, эти услуги вам уже не по возрасту.

— О, пусть господин граф не обращает внимания; просто я хочу обязательно сам запереть за вами дверь.

— Вы что же, считаете нас недостаточно взрослыми, чтобы самим запереть дверь? Ложитесь спать, ложитесь спать, мой славный Жерве.

— Сейчас, сударь, — ответил Жерве, потрогав запертую дверь со странной настойчивостью.

— Просто мы не сможем запереть ее так, как он, — вполголоса сказал Крез Тьерре. — Разве вы не видите, что он начертил на ней пальцами крест. Вот вам и Дама с волком! Он-то верит всей этой чепухе.

— Правда? Послушайте, папаша Жерве, вы ее видели сами?

Старик разволновался:

— Кого, сударь?

— Даму под маской?

— Да, сударь, — ответил старик с большой уверенностью и перекрестился. — Раз вам угодно говорить о ней и называть ее, я не ребенок, чтобы ее бояться. Слава богу, я добрый христианин и знаю молитвы, которые не пустят ее сюда. Можете называть меня сумасшедшим и дураком, если хотите, но я видел ее, как сейчас вижу вас, и именно на том месте, где вы стоите.

Старик был слишком убежден, чтобы с ним можно было спорить. Поэтому ни Флавьен, ни Тьерре не стали его осуждать, а загорелись любопытством, засыпали его вопросами.

— Я вам все расскажу, сударь, ведь это не сказка, а историческая правда… Госпожа Элиетта де Мон-Ревеш умерла здесь в тысяча шестьсот шестьдесят пятом году; если вы захотите, можете посмотреть — на чердаке есть ее портрет. Она является в том же наряде, в каком изображена на нем; а полумаску, которая у нее на лице, она не снимает, когда прогуливается по лесу. Но если ей взбредет в голову войти в замок, маски на ней уже не бывает, — тогда-то она и возвещает гибель.

— Она снимала ее перед вами? — спросил Тьерре.

— Нет, сударь, она не успела: я изгнал ее заклинанием, и она растворилась в тумане.

— Значит, вы не видели ее лица?

— Слава богу, нет.

— Но вы не рассказали нам ее историю.

Жерве вздрогнул, но тут же овладел собой.

— Я старый солдат и не струсил перед хорватами, которые исполосовали мне голову саблями при переходе через Минчо[31]. Так что неприкаянной души мне бояться нечего. Послушайте ее историю; она короткая, но зато подлинная…

X