Момент истины (В августе сорок четвертого…)

«Первым» по кодовому расписанию был штаб оперативной группы, и это сообщение означало, что войсковая операция начнется сегодня в семнадцать ноль-ноль. А какой-нибудь час спустя цепи прочесывания будут здесь, на поляне, и твоя засада станет ненужной. Впрочем, она, как и остальные восемь засад, может стать бесполезной и раньше: в тот момент, когда подразделения окружат лес…

Значит, генералу и Полякову не удалось добиться отсрочки операции на сутки. Кавказский человек, заместитель наркома, оказался прав. Москвичи почти всегда оказываются правы: они в курсе обстоятельств, неизвестных на местах… С каким темпераментом он кричал: «Не будет у вас завтрашнего дня, не будет!»

«Невесело… Не то слово – хуже не придумаешь!.. Но все, что от тебя зависело, ты сделал и можешь… ты должен уснуть!.. Расслабься и усни! – мысленно убеждал себя Алехин. – Тебе хочется спать, ты уже чувствуешь тяжесть в веках, забудь обо всем, расслабься и спи! Ты должен… ты обязан уснуть!..»

75. Помощник коменданта

С каждым часом у него все больше портилось настроение, и хотя он пытался относиться к происходящему спокойно, по-философски, ничего не получалось – скрытое раздражение постепенно нарастало. Он то ходил, то присаживался на пенек, накрытый газетой, и никак не мог удержаться: курил одну за другой папиросы (подаренный отцом еще в июле «Казбек»), которые так хотелось приберечь, оставить на вечер, хотя бы десяток – для представительности. Новенькие, прекрасные, каких у него еще никогда не было, сапоги намокли от травы и затяжелели, он с тоской представлял, как они задубеют, когда высохнут, и соображал, чем их намазать, чтобы этого избежать.

Старший из особистов, капитан Алехин, крепко спал, подложив под голову вещмешок с продуктами. В стороне от него на другой плащ-палатке под березками по-прежнему похрапывал некий старший лейтенант в грязной, с огромными заплатами гимнастерке. (Помощник коменданта не разглядывал его лицо и не подозревал, что это тот самый офицер, который, не поприветствовав его в городе и будучи остановлен, прикидывался дурачком.) Старшина сидел с наушниками у рации и от нечего делать читал какую-то порядком замусоленную книгу со схемами на вклейках – очевидно, по радиотехнике. И наконец, лейтенант-заика, перетянув, как и Алехин, кобуру на живот, молча и сосредоточенно вышагивал по лужайке.

Сколько так могло продолжаться?

Чем больше помощник коменданта размышлял над происходящим, тем более нелепым все это ему представлялось.

Из-за каких-то трех или четырех человек взбулгачили даже не сотни, а тысячи военнослужащих. Привыкший за войну к совсем иному соотношению сил, он никак не мог с этим примириться.

Ему вспомнились бои двухлетней давности – летом сорок второго, в районе Котельниково, под Сталинградом. Его рота – девятнадцать человек! – обороняла колодец. Обыкновенный колодец. Там, в степи, колодцы – редкость, и за источники воды шла ожесточенная, смертельная борьба.

Выжженная солнцем трава… Зной… Пыль… Духота… Чтобы заставить его отойти и захватить колодец, немцы подожгли степь… Огонь, клубы густого едкого дыма надвигались на боевые позиции роты с трех сторон. И за этой завесой наступали немцы: пехотный батальон – полного состава! А в роте было девятнадцать человек, два станкача и ПТР[60]…

Зажечь степь навстречу и не пытались: дул западный ветер – и дым и огонь несло на расположение роты. Немцы непрерывно били из минометов и дивизионных пушек. Град осколков вместе с искрами засыпал окопы. Дым был такой едкий, что пришлось надеть противогазы… Резина дымилась! Глаза у бойцов краснели и опухали… Кожа багровела и вздувалась волдырями… Четверо ослепло… Обмундирование дымилось и загоралось, но люди держались!.. Держались не час и не два, а более суток!

На рассвете второго дня немцы пустили танки. Три удалось подбить, но четвертый прорвался к запасному окопу, где помещались тяжелораненые, ослепшие. Они и подорвали его. Его и себя… Видел ли когда-нибудь этот Алехин, как умирающие слепые бойцы бросаются с гранатами на рев мотора под танк?!

В то утро капитан (тогда он был лейтенантом) потерял еще шестерых, но с остатками роты удерживал колодец. Вместе с ним, дважды раненным, в строю оставалось всего трое, когда пришел приказ отступить. И только тогда, взорвав колодец связкой противотанковых гранат, они отошли.

И никто не поучал его, как школьника! И никто не вымогал у него бдительность!.. А столь памятный бой за развилку шоссейных дорог?… И сколько было еще таких боев… Жестоких! Смертельных! Неимоверно тяжелых! Когда противник превосходил в пять, в десять, в пятнадцать раз!.. Воюют не числом, а умением! Это правило вся армия исповедует с самого начала войны. Армия, но не особисты. Для них не жалеют ни средств, ни сил. И это при катастрофическом некомплекте личного состава в частях фронта.