Момент

– Так и было, Клим! – повысила она голос. – У меня было полным-полно проблем и меньше всего мне хотелось обзаводиться ещё одной! Но ты стал лезть кругом! Ты избавил меня от Антона, который пытался шантажировать меня бизнесом отца! Ты помог моим родителям увидеть, какой на самом деле это человек! Они… Они впервые увидели меня после смерти Аглаи! Когда моя старшая сестра погибла, не было и дня, чтобы я не видела в их глазах разочарование. Она была слишком умной, слишком деятельной, а я… Все эти бизнесы никогда не интересовали меня. Ещё со школы я знала, что буду строить свою карьеру где-то, у кого-то! И, конечно, из-за этого меня не воспринимали всерьёз. Даже собственные родители… А теперь всё иначе. И это несомненно благодаря тебе, потому что именно ты сказал, насколько я хороша в деле… Обо мне никто так не говорил. Разве что Аглая, – печально улыбнулась она. – Когда мужчина делает что-то хорошее для женщины, порой это вызывает не только глубокое уважение и благодарность. Начинаешь смотреть на него иначе.

Клим накрыл лицо ладонями и тяжело вздохнул.

– Я уверена, что это чувство зажглось в нас ещё при первой встрече. Стараться не замечать его проще, чем признать. Я сдалась, потому что… Потому что глупо прятаться, – нервно хмыкнула она и пожала плечами. – А ещё, оно мне нравится. Правда. И я его не боюсь, ведь точно знаю, что ты искал меня не просто так.

Он не мог смотреть на неё, ведь всё в её нежном и боязливом взгляде говорило об искренности. Кассандра рискнула обнажить перед ним свою душу, раскрыть свои мысли и надеяться на взаимность.

Клим присел на край кровати и снова глубоко вздохнул. Не глядя на неё, он тихо произнёс:

– Я всегда даю четко понять девушкам, с которыми знакомлюсь, общаюсь, дружу, сплю, что не смогу дать им больше того, что между нами уже есть. Потому что ничего другого мне не нужно. Встречи, ссоры, расставания, свадьба, семья, дети – я не создан для этого. Потому что я не знаю, что это? Моя семья, жена, детище – это работа. Я сам воспитывал себя, сам о себе заботился, сам развивался и совершенствовался и, полагаю, что прекрасно справился с этим. Единственное, за что я несу ответственность и готов это делать до конца моих дней – работа. Ничего другого я больше не хочу и не умею. И, поверь, это делает меня счастливым. – Клим замолчал. Он смотрел в пол и чувствовал приближение знакомой болезненной пустоты. – У меня есть деньги, за которые я могу купить еду и тёплую одежду. И у меня нет под боком тех, кто нуждается во мне, за кого я боюсь и схожу с ума, потому что ничего не могу им дать. – Клим взглянул на застывшую на месте Кассандру и честно признался: – Я не смогу ничего тебе дать. Мне нечего тебе дать. Как бы ужасно это не звучало, но у меня ничего нет внутри, кроме простых человеческих органов.

– …П…Почему ты…такой?

– Все мы родом из детства, – усмехнулся Клим. – У меня не было таких заботливых и любящих родителей, как у тебя. Моя мать плодилась, как кошка. Таскала в дом мужиков, от них постоянно отбоя не было. Я был самым старшим. Прятал еду, которую находил на улице, или которую нам давали соседи. Под своим матрасом, в подушке, в дырявых носках, а ночью мы с сестрой и братьями ели. Материнский инстинкт у мамаши проявлялся крайне редко. Часто было очень холодно, страшно, но почти постоянно – голодно. Мне было девять, когда нас забрала служба опеки и этот момент был одним из лучших в моей жизни. Меня разделили с сестрой и братьями. Они были маленькими и я убедил себя, что они попали в хорошую семью. Тогда я понял, что быть одному и не отвечать за кого-то – больше, чем прекрасно. Когда у тебя никого нет, ты чувствуешь себя самым сильным и бесстрашным. Тебе всё становится по плечу и ничто не способно больше причинить тебе боль вот здесь, – указал он на сердце. – Я живу так уже много лет и не хочу ничего менять, Кассандра. Я знаю, к чему приводит это чувство. С одной стороны, ты счастлив, что не один на этой планете, что тебе есть, с кем поговорить, кого обнять. А с другой, это самое настоящее дерьмо. Потому что итог всего этого всегда причиняет боль. Люди уходят. Люди умирают. А ты так и останешься вопить от боли, потому что как обычно ничего не можешь сделать. Это касается любви в целом. Неважно: брат, сестра, мужчина, женщина. Не хочу, – едва слышно произнёс Клим.

– Твои братья и… Твоя семья… Ты знаешь, где они?

– На кладбище. Мы постоянно мёрзли и болели. И, когда нас забирали, я единственный мог идти на своих ногах. У остальных не было сил. Они даже не плакали, хотя…не ели тогда несколько дней. Просто сил не было.

Он не хотел смотреть ей в глаза, ибо уже понимал, что увидит в них океан сочувствия и жалости. Клим никогда не рассказывал о своем детстве, считая эту часть своей жизни самой грязной и постыдной. Здесь нечем гордиться и хвастаться. И сейчас он намеренно приоткрыл эту завесу, чтобы Кассандра убедилась в правдивости его слов: ему никто не был нужен.

– Мне очень жаль, – произнесла она, не шелохнувшись.

«Разумеется» – подумал Клим и поднялся на ноги.