побывал, какие моря, страны не перевидал... А пришла
революция — стал матрос Гордиенко красным
пулеметчиком. Бил и гайдамаков, и деникинцев, и махновцев!
Эх, сейчас бы ему той удали и молодой силы!..
Матрена Диомидовна как бы догадывалась, о чем
думает муж, говорила с опаской:
— Лишь бы со шпаной не связался. Да еще этот
Бойко, что за человек — бог его знает. Нехорошо
говорят о нем. Будто был в строительном батальоне, а
потом утек оттуда. Будто жену с сыном бросил,
любовницу завел...
28
— Да все это злые люди треплют, а ты и
повторяешь. Яшка наш — парень с головой, твердый, плохому
человеку не доверится...
Но мать все это не убеждало. Она плакала ночами,
днем в тревоге металась от окна к окну, выглядывала
во двор, прислушивалась к шагам за дверью.
— Чисто Иисус Христос с креста снятый! — с ужасом
воскликнула она, когда Яша появился на пороге после
трехдневного отсутствия.— Нас бы с отцом хоть пожалел.
— Алексей знал, где я, — ответил Яша, смущенно
топчась на пороге.
— Да он сам под утро явился. Господи, с ума я с
вами сойду. Ты бы им что сказал, — обратилась она
к мужу.
Отец — небритый, с заострившимся носом и впалыми
щеками — лежал на кровати и, о чем-то думая, смотрел
в потолок на паутину трещин.
— Хватит, мать! Кажись, все уже переговорили,—
сказал он сурово. — Они уже взрослые, что к чему, им
виднее. Я бы на их месте тоже без дела не сидел.
Мать поднесла к глазам угол передника, ушла в
другую комнату.
— Где же ты все-таки был? — шепотом спросила
Нина.
Она поливала Яше из большого медного чайника —
водопровод не работал, — и все охала, рассматривая на
теле брата ссадины, царапины, синяки.
— Где был, там уже нет, — ответил Яша. — Много
будешь знать— скоро состаришься.
— Думаешь, я такая глупая, что ни о чем не
догадываюсь, да?
— Интересно...
— Очень интересно, — не унималась Нина. — Почему
ребята к вам с Лешкой зачастили? Какие такие у вас
секреты? Зачем вы с Лешкой вроде отделились от нас
и все в докторской квартире ошиваетесь? Разве тут
места мало?
— Лей же, ну! — приказал Яша громкой — тише,
чтобы не слышал отец: — Можешь ты не орать на весь
дом? И вообще...
— Что вообще?! — вскинулась Нина и окатила
брата холодной водой так, что струйки побежали по спине
за пояс, и он завертелся волчком. — Разве неправду я
говорю? И еще: что это на чердаке вы прячете, а?
29
— На чердаке?! — Яша мгновенно выпрямился.—
Ты лазила на чердак?
На чердаке, забитом разной рухлядью, была
спрятана запасная рация партизанского отряда, и Яша
отвечал за ее сохранность. «Эту вещь, — наказывал ему
Бадаев,— береги как зеницу ока». О рации на чердаке в
их группе не знал никто.
— Ты что побледнел? — испугалась Нина. — Нужен
мне твой чердак! Просто я видела, как однажды, еще
когда в городе наши были, ты с каким-то дяденькой
тащил туда что-то.
— Ну, это когда было! — махнул рукой Яша,
успокаиваясь.— Доктор, если помнишь, языков много знал,
и книг после него осталось тьма. Куда их было девать?
Не жечь же, не выбрасывать. Вот мы и снесли их на
чердак. Вернется человек — спасибо скажет.
— Врать ты научился — страсть! — сердито сказала
Нина и снова плеснула на него из чайника.
— Не веришь — проверь, — блаженно фыркая,
проговорил Яша. — Только учти, мышей и крыс там
развелось— ужас!
Нина вздохнула. Она очень любила брата, знала, что
и он ее любит. Несмотря на то, что ей еще не было
двенадцати, он относился к ней как к ровне, называл
«своим парнем». Когда он вдруг ошалело влюбился, «свой
парень» стал его личным курьером и чуть ли не
каждый день бегал в Красный переулок с «сов. секретными»
пакетами.
Но было это в той, другой жизни, до оккупации,
И казалось, что очень давно. Теперь же Яша
посерьезнел, стал замкнутым, где-то часто пропадал. Нина
видела, что ребята, которые бывали у них, во всем
повиновались Яше. Даже девятнадцатилетний Лешка — и тот
относился к младшему брату с особым уважением, как
будто старшим был не он, а Яков.
Умывшись, Яша натянул на себя свежую рубашку,
сменил порванные брюки и пригладил перед зеркалом
буйные огненные волосы.
— Ребята не приходили?
— Все были, все, — шепнула Нина. — Сашка,
Лешка, Гришка. Все тебя спрашивали.
— Чего вы там шепчетесь, как при покойнике? —
отец отложил в сторону перочинный ножик и
незаконченную фигурку скачущего всадника.
30
— Да нет, батя, мы так, — откликнулась Нина. —
Ну, я за водой пошла, — громко сказала она,
заговорщически глядя на брата. И, подхватив чайник, скрылась
за дверью.
— Я все слышал, — сказал отец. — Раз уж Нина
смекнула, то и от соседей это могло не укрыться.
Осторожнее надо, хитрее... Время-то какое... Береженого бог
бережет. Меня-то мог бы посвятить в свои тайны. Все
равно ведь догадываюсь.
— Раз догадываешься, зачем говорить? — нашелся
Яша и, подойдя к постели отца, поправил сползшее
одеяло. — Так надо, батя, понимаешь?
— Надо, значит надо, — вздохнул Яков Яковлевич и
своей исхудалой рукой сжал руку Яши. Было в этом
пожатии и тихое одобрение и молчаливая гордость за сына.
Яша сглотнул слюну, излишне громко спросил;
— Бойко не заходил?
— Твой-то теперешний духовный отец? Как же,
интересовался. Хвастался, что власти ему мастерскую
открыть разрешили.
У Яши в глазах мелькнула радость. А отец