Шеф притворился, будто пришел в ярость, влепил риву затрещину и выхватил из ножен кинжал. Рив поспешил прочь, выкрикивая распоряжения горстке мужчин, собравшихся в нескольких ярдах. Те нехотя подчинились и взялись сталкивать рыбацкие лодки навстречу приливу, ставить мачты, расправлять паруса. Викинги плотной гурьбой подступили к воде, гоня вперед своих пленников. Английские всадники, державшиеся в пятидесяти ярдах от них, сорвались с места, готовые вмешаться до того, как заложников вывезут в море, но были остановлены видом клинков, сверкнувших над выстриженными макушками.
— Вели им осадить назад, — резко сказал настоятелю Шеф. — Когда мы погрузимся, я отпущу половину твоих людей. А остальных с тобой вместе посажу в ялик, когда отплывем.
— Надеюсь, ты понимаешь, что лошадей нам больше не видать, — мрачно заметил Гудмунд.
— Ты сам их украл. Добудешь новых.
— …Мы, стало быть, вошли в устье Хамбера на веслах. Тут и стемнело, и мы расположились на ночлег в местечке, где нас нипочем не заметить, а утром двинулись вверх по реке вас встречать. И не с пустыми руками.
— Много взяли? — осведомился Бранд, сидевший среди других членов импровизированного совета.
— Я прикинул, — ответил Торвин. — Алтарное блюдо, подсвечники; ящички — маленькие такие, в которых христиане хранят пальцевые кости своих святых; коробка для святых даров, штуковины для разжигания ладана да еще монеты — много монет. Я думал, монахам запрещено владеть имуществом, но Гудмунд говорит, что если потрясти их хорошенько, то кошельки найдутся у всех. Ну и за вычетом того, что он дал рыбакам, у нас осталось девяносто два фунта серебра. А главное — золото. Венец, который ты снял с изваяния Христа, оказался из чистого золота, и он увесист. Отчасти золотое и блюдо. Это еще четырнадцать фунтов. Пересчитываем золото на серебро из расчета восемь к одному и получаем восемь стоунов, то есть еще сто фунтов в придачу к твоим девяноста двум.
— Итого двести фунтов, — задумчиво произнес Бранд. — Надо разделить их между экипажами, а те пусть делят дальше промеж себя.
— Нет, — возразил Шеф.
— Ты часто повторяешь это слово в последнее время, — заметил Бранд.
— Это потому, что я знаю, как действовать, а остальные — не знают. Деньги не предназначены для дележки. Это армейская казна. За ней-то я и отправился. Если мы ее разделим, то каждый немного разбогатеет. Я хочу использовать ее так, чтобы все разбогатели всерьез.
— Если преподнести такой довод, то армия, думаю, согласится, — сказал Торвин. — Ты добыл эти деньги, тебе и решать, как ими распорядиться. Но каким образом мы разбогатеем всерьез?
Шеф вытащил из-за пазухи маппамунди, которую снял со стены в монастыре.
— Взгляните, — предложил он.
Десяток голов склонился над большим листом пергамента. На лицах написалось недоумение при виде чернильных каракуль — большее или меньшее.
— Можете прочесть? — спросил Шеф.
— В середине, где маленькая картинка, — подал голос Скальдфинн, служитель Хеймдалля, — написано «Иерусалим». Это священный град христиан.
— Лгут, по своему обыкновению, — подхватил Торвин. — Вот эта черная кайма — океан, великое море, которое окружает Митгард, то есть мир. Они, как и следовало ожидать, утверждают, будто их священный город пребывает в центре всего.
— Смотрите по краям, — громыхнул Бранд. — Ищите знакомые места. Если их переврали, то и все остальное ложь и Торвин прав.
— «Dacia et Gothia», — прочел Скальдфинн. — «Готия». Это, должно быть, страна гаутаров, которые обитают южнее свеев. Если только не Готланд. Но Готланд — остров, а здесь изображен материк. Рядом же… рядом у них Bulgaria.
Совет покатился со смеху.
— Болгары — враги императора греков, что в Миклагарде, — сказал Бранд. — От гаутаров до болгар добираться два месяца, и это кратчайшим путем!
— С другого края Готии у них Slesvic. Ну хоть это понятно. Нам хорошо известен датский Слезвик. Тут еще что-то написано: «Hic abundant leones». Это означает «Здесь много львов».
Вновь грянул хохот.
— Я десять раз ходил торговать в Слезвик, — сообщил Бранд. — И мне там встречались люди, которые рассказывали про львов. Это такие огромные кошки, а водятся они в жарких краях южнее Саркланда. Но в Слезвике нет не то что множества львов — ни одного! Ты зря потратил время, таща сюда эту — как ее там? — маппа. Это такая же чушь, как все, что христиане считают премудростью.
Шеф продолжал водить пальцем по надписям, бормоча буквы, которым выучился с грехом пополам у отца Андреаса.
— Тут что-то по-английски, — произнес он. — И почерк другой. Написано «suth-bryttas», это означает «южные бритты».
— Это бретонцы, — сказал Бранд. — Они живут на большом полуострове по ту сторону Английского моря.
— Значит, не такое уж и вранье эта маппа.
— Я все равно не понимаю, как она поможет нам разбогатеть, — проворчал Бранд. — Ты сам сказал, что для того-то она и нужна.