Молот и крест. Крест и король. Король и император

Шеф глядел с обращенной к морю высокой крепостной стены на синюю воду. Внизу находились останки греческой красной галеры, он видел контуры в десяти-двадцати футах под водой и примерно на таком же расстоянии от внешней стороны мола. Королю хотелось спуститься, нырнуть, рассмотреть, что осталось после взрыва и пожара; может быть, прикрепить тросы и вытащить металлические части на дневной свет. Хотя бронированный плот никуда не делся и злобно метал камни при малейшем признаке оживления в гавани, Шеф понимал, что один человек вряд ли покажется противнику достойной выстрела целью.

Впрочем, все равно нет времени на простое любопытство. Шеф не надеялся, что обломки расскажут намного больше того, что он и так уже знал. Большая часть нападавших успела уйти на своих лодках, прежде чем король сумел организовать эффективное преследование, но некоторые заблудились и попали к нему в руки: в основном местные ополченцы, у которых сразу же развязались языки — от страха или от негодования, что союзники их бросили на произвол судьбы. Они подтвердили многое из того, что Шеф уже слышал. Да, огонь на галере создавался в середине судна, в чем-то вроде топки; запалом служил, как уверенно заявил один из пленных, длинный фитиль из пакли. Он самолично слышал, как работают мехи, а другие видели их своими глазами. Итак, греки должны были жечь или нагревать что-то, прежде чем выпустить свой огонь. Что бы это ни было, оно находилось в сверкающем котле, который взорвался, — в котле, похожем сверху на купол и, судя по цвету, сделанном из меди. Почему же из меди, а не из железа или свинца?

Это была первая зацепка. Вторая — свист машины. Шеф, как и многие другие, слышал его. Один из иудейских ополченцев, находившийся поблизости от галеры, сообщил Соломону, что греки считали вслух. Считали, конечно, по-гречески, а Шефу сразу вспомнилось, как катапультеры Квикки в былые дни тоже старательно отсчитывали повороты рукоятки, опасаясь, что лопнет перенапряженный торсион. И наконец, было свидетельство людей Бранда. Двое выживших викингов с полной уверенностью заявили, что в самый последний момент видели, как грек направил на них трубу. Из нее непрерывным потоком хлестало пламя, а потом в галеру угодил камень, и все взорвалось.

Топка, фитиль, мехи, купол, труба, свист, и кто-то ведет счет чему-то. Шеф чувствовал, что все эти детали рано или поздно встанут на свои места. Даже раненые могли кое-что рассказать ему. Или Хунду. Примерно дюжина германцев из ордена пережила арбалетный обстрел, топоры викингов и огонь, насланный их собственными союзниками, хотя все эти люди пострадали ужасно. Огненная струя лилась также на воинов Бранда, пусть и недолго. Она задела пятерых, все они лежали теперь в наспех обустроенном лазарете с тяжелыми ожогами. Возможно, Хунд выяснит, чем вызваны эти ожоги.

Если Хунд вообще станет разговаривать с королем. С самого начала романа Шефа со Свандис малыш-лекарь был тихим и замкнутым. Когда Шеф пришел посмотреть на обгоревших людей и увидел одного с выжженными глазами, он потянулся к рукояти кинжала и вопросительно взглянул на Хунда. Для викингов добивать безнадежно раненных — в порядке вещей, Шефу и Бранду доводилось делать это и раньше. Но Хунд накинулся на него, как терьер, грубо вытолкал из палатки. Немного погодя появился Торвин и заговорил извиняющимся тоном, приведя слова одной из священных песен Пути:

— Он просил меня передать, что человеческая жизнь бесценна. Как говорится:

Хромой может мчаться на лошади,
Однорукий — пасти овец,
Глухой может славно рубиться,
Ослепшему лучше сожженного.
А мертвому чем хорошо?

— «Ослепшему лучше сожженного», — ответил Шеф. — А каково ослепшему и сожженному одновременно?

Но с маленьким лекарем спорить было бесполезно. Возможно, он еще расскажет что-нибудь. Больше того, что удалось узнать от оставшихся в живых сволочей-монахов, как Бранд называл братьев ордена Копья. Ни один из них не сдался в плен добровольно, всех взяли полуобгоревшими, неспособными сопротивляться, потерявшими сознание. Они вообще отказывались говорить, несмотря на все угрозы и посулы. Бранд тут же перерезал бы им глотки, если бы жрецы Пути не защищали их.

Кинув последний тоскующий взгляд на лежащие глубоко под водой остатки галеры — не медь ли блестит там в глубине? — Шеф пошел прочь. Тайна подождет. Как и Хунд. Как и Свандис, которая еще ни слова не сказала ему после тех горьких упреков, брошенных у мола, а сейчас сидела рядом с изувеченным греческим моряком, которому удалось выжить и в огне, и в воде. У Шефа есть более неотложные дела. Уже сегодня утром неприятель прощупывал оборону у южных ворот, словно показывая, что ничуть не обескуражен ночной неудачей. Неплохо бы для разнообразия его опередить разок.