Молот и крест. Крест и король. Король и император

Но если эти судьбоносные слова были из тех, что всегда найдут, кому их произнести, то они выбрали причудливый путь до ушей силача. В толпе, скопившейся вокруг орм-гарта, стояла женщина, наложница английского нобля, – лемман, как называют таких англичане. И до того, как господин приобрел ее на лондонском невольничьем рынке, она занималась тем же при дворе ирландского короля Мэла Сехнейла, где многие говорили по-норвежски. Она услышала викинга и поняла. Ей хватило ума не доложить господину, ибо глупые лемман не доживали до лет, когда поблекла бы их красота; но она шепнула своему тайному любовнику – торговцу, отправлявшемуся на юг. Он передал эти слова команде судна. А в ней был беглый раб, в прошлом рыбак. Этот человек особо заинтересовался услышанным, так как был очевидцем пленения Рагнара на побережье. В Лондоне, сочтя себя в безопасности, раб сложил о поимке викинга историю, которую за кружку эля и ломоть ветчины рассказывал в прибрежных кабаках, где привечали всех, будь они англичанами или франками, фризами или датчанами, коль скоро их серебро было годным. И однажды притча достигла ушей северянина.

Раб был дураком, человеком без чести. Он видел в смерти Рагнара лишь необычное и забавное происшествие.

Бранд, великан из ладьи, увидел в ней гораздо больше. Поэтому он и принес новости.

Сейчас лодка скользила по длинному фьорду, направляясь к равнинной изобильной Зеландии – самому восточному из датских островов. Ветра не было; парус на рее был уложен, и тридцать гребцов вздымали весла ровно, без спешки, в манере опытных мореходов; рябь, порожденная их продвижением через морскую гладь, добегала до берега, лаская песок. В пышных лугах бродили коровы; вдалеке раскинулись густые посевы ржи.

Бранд понимал, сколь обманчивы эти идиллические картины. Он пребывал в покойном центре величайшей северной бури, и мир обеспечивался лишь сотнями миль истерзанного войной моря и пылающим побережьем. По пути сюда его трижды остановил морской патруль – тяжелые военные суда, не предназначенные для открытых морей и набитые людьми под завязку. Бранда пропускали, наблюдая с веселым интересом: занятно же посмотреть на человека, испытывающего судьбу. Даже сейчас следом шли два корабля вдвое больше его ладьи – чтобы не улизнул. И он, и его команда знали, что худшее впереди.

Позади кормчий передал кому-то рулевое весло и поспешил в носовую часть. Он постоял за спиной шкипера, едва достававшего великану до лопатки, после чего заговорил – негромко, чтобы не подслушали даже ближайшие гребцы.

– Ты знаешь, что я не из тех, кто спорит с решениями. Но раз мы здесь и засунули свое естество в самое осиное гнездо, то, может быть, скажешь зачем?

– Коль скоро ты до сих пор не спрашивал, – ответил Бранд так же тихо, – я назову три причины на выбор. Первая: мы можем покрыть себя неувядающей славой. Сочинители саг и поэты будут рассказывать об этом вплоть до Последнего Дня, когда боги сразятся с гигантами и в мир сойдет выводок Локи.

Кормчий усмехнулся:

– Ты славен и без того, первый среди мужей Холугаланда. А люди говорят, что с выводком Локи мы и так встретимся. Уж с одним из этого выводка – точно.

– Тогда вот тебе вторая причина: человек, который поведал нам эту историю, – бывший раб, сбежавший от христианских монахов. Ты видел спину этого несчастного? Его хозяева заслуживают всех скорбей мира, и я могу их наслать.

На сей раз кормчий громко, но почтительно рассмеялся:

– Ты видел хоть раз человека, уцелевшего после беседы с Рагнаром? А мы направляемся к тем, кто еще хуже. Особенно один. Пожалуй, он и монахи Христа достойны друг друга. Хорошо, что же еще?

– Стейнвульф, я назову тебе третью причину. – Бранд бережно приподнял висевший у него на шее серебряный амулет и снова уложил поверх котты: то был двуглавый молот с короткой рукоятью. – Меня попросили об этом под видом услуги.

– Кто попросил?

– Тот, кого мы оба знаем. Во имя того, кто явится с севера.

– Ах вот как. Что ж, для нас двоих это неплохо. Может быть, и для всех. Но я собираюсь кое-что предпринять, пока мы не слишком приблизились к берегу.

С этими словами кормчий демонстративно спрятал под котту собственный амулет и поднял ворот так, чтобы исчезла цепочка.

Бранд медленно сделал то же самое, повернувшись к экипажу. Устойчивый ритм работы весел мгновенно нарушился. Гребцы попрятали свои амулеты. Затем плеск возобновился.

Впереди уже виднелся мол, на котором сидели и ходили люди; они не смотрели на приближавшуюся боевую ладью и выказывали полнейшее безразличие. Дальше вздымалось огромное здание – «дракон-холл», похожий на перевернутое судно; позади и вокруг него теснились сараи, ночлежки, роульсы, лодочные доки, кузницы, лавки, канатные мастерские, загоны для скота и рабов. Здесь было сердце морской империи, обитель мужей, готовых осаждать королевства; временное пристанище воинов-бродяг.

Человек, сидевший на самой оконечности мыса, поднялся, зевнул, от души потянулся и глянул в другую сторону.