Молот и крест

Старик с ястребиным лицом медленно гладил кошку, вокруг в молчании сидели его секретари и помощники. Только что был вежливо отпущен глупый английский архиепископ из города в Англии. Странное название у этого города – Eboracum, кажется. Впрочем, из его произношения трудно понять. Папа поручил дежурному кардиналу сопровождать архиепископа, оказывая ему уважение и почести. Но сказал этот человек какую-то чепуху: новая религия, вызов власти церкви, варвары с севера, приобретшие вдруг разум. Паника и навеянные ужасом басни.

Однако это совпадает с другой информацией из Англии. Ограбления церквей. Враждебность. Легкое отступничество. Есть и название для этого. Лишение собственности. Это выбивает основание самой власти. И если об этом станет известно, найдется немало подражателей, да, даже в землях Империи. Даже в Италии. Что-то надо предпринять.

Но у папы и церкви есть и другие проблемы, гораздо более важные, чем борьба английских и норвежских варваров из-за земли и серебра в стране, которой он никогда не увидит. И прежде всего это раздел Империи, великой Империи, основанной Карлом Великим, королем франков, коронованным императором в этом самом кафедральном соборе на Рождество в 800 году, поколение назад. Двадцать лет в Империи царил мир, и враги ее ободрились. Вначале внуки Карла Великого стали сражаться друг с другом, пока не договорились о мире и дележе. Германию одному, Францию другому, а длинную неуправляемую полосу от Италии до Рейна третьему. А теперь этот третий мертв, и треть империи снова делится между тремя, и сам император, старший сын старшего сына, владеет едва девятой частью того, чем правил его дед. И разве беспокоит это императора, Людовика Второго? Нет. Он даже не смог отогнать сарацин. А его брат Лотар? Единственный интерес в жизни – развод с бесплодной женой и женитьба на плодовитой любовнице. Этого он, Николай, никогда не позволит.

Лотар, Людовик, Карл. Сарацины и норвежцы. Земли, власть, лишение собственности. Папа гладил кошку и размышлял. Что-то говорило ему, что здесь, в этой обычной далекой драке, о которой рассказал глупый архиепископ, сбежавший от своих обязанностей, кроется решение всех проблем.

Или он испытывает что-то похожее на страх? Приближается черная туча, она будет все расти и расти.

Папа откашлялся: звук, похожий на треск сверчка. Первый из секретарей тут же обмакнул перо.

– Нашему слуге Карлу Лысому, королю франков. Людовику, королю Германии. Лотару, королю Лотарингии. Карлу, королю Прованса. Ты знаешь их титулы, Теофанус. Всем этим христианским королям мы напишем одно и то же...

– Знайте, возлюбленные, что мы, папа Николай, подумали о большей безопасности и процветании всех христианских народов. И потому приказываем вам, во имя будущего, чтобы вы совместно со своими братьями и родственниками, королями Империи, предприняли следующее...

Папа медленно диктовал. Излагал план совместных действий. Единства. Отвлечения от гражданской войны, которая разрывает Империю на части. Ради спасения церкви и уничтожения ее врагов и даже, если архиепископ Вульфхир сказал правду, ее соперников.

– ...и наше желание таково, – заключил сухой старческий голос, – чтобы в признание службы матери церкви каждый человек в ваших армиях, который примет участие в этом благословенном и освященном походе, должен носить знак креста на своей одежде или доспехах.

– Ты закончишь письмо должными фразами, Теофанус. Завтра я подпишу и запечатаю его. Подбери надежных вестников.

Старик встал, держа кошку, и неторопливо направился в свои частные помещения.

– Здорово он придумал насчет креста, – сказал один из секретарей, деловито переписывая послание собственными пурпурными чернилами папы.

– Да. Он взял это из слов англичанина. Тот рассказал, что язычники, насмехаясь над церковью, носят знак молота.

– Но особенно им понравится насчет процветания, – заметил старший секретарь, усиленно посыпая письмо песком. – Он говорит им, что если они сделают, что им сказано, смогут разграбить Англию. Или Британию. Как она там называется.

* * *

– Альфред просит наших миссионеров? – недоверчиво переспросил Шеф.

– Это его собственное слово. Missionari. – В своем возбуждении Торвин выдал то, что и так подозревал Шеф: что при всем презрении к христианам он кое-что знает о их священном языке – латыни. – Этим словом они называют людей, которые приходили к нам, чтобы обратить нас в свою веру. Но я никогда не слышал, чтобы христианский король просил прислать людей, чтобы отвратить от христианской веры.

– А Альфред хочет от нас этого?

Шеф сомневался. Он видел, что Торвин, несмотря на все его самообладание, увлечен мечтами о славе, которую принесет это дело ему и его друзьям среди верующих в Путь.