Молодые львы

Ной вернулся к окну. Как раз под ним проезжала тяжело груженная повозка. Солдат медленно вел под уздцы лошадей, усердно мотавших головами. Два других солдата шли по бокам поскрипывающей повозки; они были похожи на крестьян, возвращающихся с поля после трудового дня. Они шли, не поднимая головы, в раздумье уставившись в землю, прямо перед собой. Один солдат опирался рукой о край повозки.

Повозка проскрипела по направлению к складу. Ной тряхнул головой, отошел от окна и разбудил Бернекера и Каули.

Они находились на берегу канала. Канал был не очень широким, но трудно было определить, насколько он глубок, а маслянистая поверхность воды зловеще блестела в лунном свете. Они лежали шагах в десяти от берега за низкими кустиками, с опаской поглядывая на покрытую мелкой рябью воду. Было время отлива, и противоположный берег канала темной массой возвышался над поверхностью воды. Насколько можно было судить, ночь была на исходе, и скоро должен был наступить рассвет.

Каули все время ворчал, когда Ной вел их мимо замаскированной батареи, но не отставал от товарищей.

— Черт побери, — раздраженно шептал он, — нашли время гоняться за медалями. — Но Бернекер поддержал Ноя, и Каули пришлось покориться.

Однако сейчас, когда они лежали в мокрой траве, глядя на неподвижную полоску воды, Каули неожиданно заявил:

— Это не для меня. Я не умею плавать.

— Я тоже не умею плавать, — сказал Бернекер.

Откуда-то с другой стороны канала застрочил пулемет, и несколько трассирующих пуль пролетело над их головами.

Ной вздохнул и закрыл глаза. Ведь это был американский пулемет, потому что он стрелял по ним, значит, в сторону противника. Он был так близко, их разделяло каких-нибудь двадцать ярдов воды, не больше, и они не могли переплыть… Его жгла спрятанная в бумажнике фотография, на обратной стороне которой, поверх надписи Хоуп, была нарисована схема с аккуратно помеченным складом боеприпасов, батареей и небольшим танковым резервом, мимо которого они прошли. Двадцать ярдов воды! Сколько времени он пробирался к своим, каких это стоило трудов! Если он не переправится через канал сейчас, то к своим ему уже никогда не попасть. Можно разорвать фотографию и сдаться в плен.

— Может быть, здесь не очень глубоко, — сказал Ной. — Вода-то ведь спала.

— Я не умею плавать, — повторил Каули упрямым и испуганным голосом.

— Ну, а ты, Бернекер? — сказал Ной.

— Я попробую, — медленно произнес Бернекер.

— Каули, а ты?..

— Я утону, — прошептал Каули. — Перед вторжением во Францию мне приснился сон, что я утонул.

— Я буду тебя поддерживать, — сказал Ной. — Я умею плавать.

— Я утонул, — твердил Каули. — Я ушел под воду и утонул.

— Наши ведь совсем рядом, по ту сторону канала, — уговаривал его Ной.

— Нас застрелят, — сказал Каули. — Никто не станет задавать вопросов, ни свои, ни чужие. Нас увидят в воде и откроют огонь. Да к тому же я все равно не умею плавать.

Ною хотелось кричать. Ему хотелось уйти от Каули, уйти от Бернекера, от блестевшего в свете луны канала, уйти от шальных пуль и закричать что есть силы.

Пулемет заработал снова. Все трое наблюдали за пролетавшими над головами трассирующими пулями.

— Этот сукин сын нервничает, — сказал Каули. — Такой не будет задавать вопросов.

— Раздевайтесь, — сказал Ной спокойным голосом. — Снимайте все на случай, если там глубоко. — Он начал расшнуровывать ботинки. По шороху справа он понял, что Бернекер тоже начал раздеваться.

— Я не буду раздеваться, — сказал Каули. — С меня хватит.

— Каули… — начал было Ной.

— Я с тобой больше не разговариваю. Достаточно я тебя наслушался. Я не знаю, черт возьми, что вы думаете делать, но мне с вами не по пути. — В голосе Каули зазвучали истерические нотки. — Еще там, во Флориде, я считал тебя сумасшедшим, а сейчас, я думаю, ты еще больше сумасшедший, чем тогда. Я же сказал, что не умею плавать, я не умею плавать… — Он уже почти кричал.

— Тихо ты, — резко прикрикнул Ной. Он готов был пристрелить Каули, если бы можно было сделать это без шума.

Каули замолчал. Ной слышал, как он тяжело дышит в темноте.

Ной раздевался не спеша. Он снял краги, ботинки, куртку и штаны, длинные шерстяные кальсоны, стянул сорочку и шерстяную нательную рубашку с длинными рукавами. Потом снова надел сорочку и аккуратно застегнул ее, так как в ней находился бумажник со схемой.

Холодный ночной воздух охватил его голые ноги. Он начал сильно дрожать.

— Каули, — прошептал он.

— Убирайся к черту, — огрызнулся тот в ответ.

— Я готов, — сказал Бернекер ровным, бесстрастным голосом.