Молодые львы

Майкл с удивлением вспоминал необычайную суету, которую он видел на пути к фронту: непрерывное Движение людей и машин, тысячи солдат, занятые по горло офицеры, джипы, грузовики, поезда, деловито снующие по дорогам только для того, чтобы обеспечивать кучку несчастных, полусонных, медлительных солдат, надежно окопавшихся на забытой полоске фронта. «Повсюду в армии, — подумал Майкл, вспомнив, как Грин требовал сорок человек пополнения, — на каждой должности сидит по два-три человека; на складах, в канцеляриях, в службе организации отдыха и развлечений, в госпиталях, в обозах. Только здесь, в непосредственной близости от противника, не хватает людей. Только здесь в тоскливую осеннюю погоду в сырых узких траншеях кажется, будто эта армия принадлежит обескровленной, истощенной обнищавшей стране. Одна треть населения, смутно припомнились ему слова, сказанные когда-то давно президентом, живет в отвратительных условиях и плохо питается. Армия, сидящая в окопах, по какому-то непонятному капризу системы распределения, стала, видимо, представлять собой именно эту злосчастную треть Америки…»

Майкл слышал, как в темноте подъехал джип. Окна были завешены одеялами для светомаскировки. На дверях тоже висело одеяло. Дверь широко раскрылась, и в комнату медленно вошел Ной в сопровождении Беренсона. В свете электрического фонарика заколебалось одеяло, и в комнату ворвался сырой ночной воздух.

Ной закрыл за собой дверь и устало прислонился к стене. Грин посмотрел на него.

— Ну что? — ласково спросил он. — Вы видели его, Ной?

— Да, видел, — ответил Ной упавшим хриплым голосом.

— Где вы его нашли?

— В полевом госпитале.

— Собираются ли эвакуировать его в тыл?

— Нет, сэр. Его будут эвакуировать дальше.

Беренсон протопал в угол комнаты и достал из вещевого мешка сухой паек. Он с шумом разорвал картон, а затем бумагу и, громко хрустя, принялся грызть жесткие галеты.

— Он еще жив? — тихо и неуверенно проговорил Грин.

— Да, сэр, еще жив.

Грин вздохнул, видя, что Ной не расположен к дальнейшему разговору.

— Ну ничего. Не надо так переживать, — сказал он. — Завтра утром я пошлю вас и Уайтэкра во второй взвод. Постарайтесь хороню отдохнуть за ночь.

— Спасибо, сэр. Спасибо за машину.

— Ладно. — Грин склонился над донесением, которое он отложил в сторону при появлении Ноя.

Ной растерянно посмотрел вокруг, потом направился к двери и вышел на улицу. Майкл встал. Ной ни разу даже не взглянул на него после возвращения. Майкл вышел вслед за Ноем в сырую мглу ночи. Он скорее чувствовал, чем видел Ноя, прислонившегося к стене дома; его одежда слегка шелестела под порывами ветра.

— Ной…

— Дар — Ровный, бесстрастный голос Ноя не выдавал его чувств. В нем слышалась только усталость. — Майкл…

Они стояли молча, вглядываясь в яркие, далекие вспышки на горизонте, где грохотали орудия, напоминая ночную смену на заводе.

— Он выглядел хорошо, — прошептал наконец Ной. — Во всяком случае, лицо выглядело нормально. Кто-то побрил его сегодня утром. Он попросил, чтобы его побрили. Его ранило в спину. Доктор предупредил меня, что от него можно ожидать странных поступков, но когда он увидел меня, то сразу узнал. Он улыбнулся, потом заплакал… Он плакал однажды раньше, знаешь, когда меня ранило…

— Знаю, — сказал Майкл. — Ты говорил мне.

— Он задавал мне всевозможные вопросы: как меня лечили в госпитале, дали ли мне отпуск после выздоровления, был ли я в Париже, есть ли у меня новые фотографии сына. Я показал ему карточку, которую получил от Хоуп месяц назад, ту, где он снят на лужайке. Джонни сказал, что сынишка выглядит прекрасно и совсем не похож на меня. Потом он сказал, что получил письмо от матери. Насчет того дома в его городе, за сорок долларов в месяц, все устроено. И его мать узнала, где можно будет достать подержанный холодильник… Джонни мог двигать только головой. Он полностью парализован — от плеч до ног.

Они стояли молча, глядя на вспышки орудий, прислушиваясь к неровному грохотанью, доносимому порывистым ноябрьским ветром.

— Госпиталь переполнен, — сказал Ной. — Рядом с ним лежал лейтенант из Кентукки. Ему миной оторвало ступню. Он был очень доволен, этот лейтенант. Ему надоело первому подставлять свою голову под пули на каждой высоте во Франции и Германии.

Опять наступила тишина.

— У меня за всю жизнь было только два друга, — сказал Ной. — Два настоящих друга. Один — парень по имени Роджер Кэннон. У него была любимая песенка: «Веселиться и любить ты умеешь, любишь леденцами угощать. Ну, а деньги ты, дружок, имеешь? Это все, что я хочу узнать…» — Ной медленно переступил ногами в холодной грязи и потерся спиной о стену. — Он был убит на Филиппинах. Другим моим другом был Джонни Бернекер. Многие люди имеют десятки друзей. Они заводят их легко и держатся за них. Я не такой. Я сам виноват и хорошо это понимаю. Во мне нет ничего такого, что привлекало бы людей…