Молодые львы

– Да, я в прекрасном настроении, – сказал Христиан. – Я только что вернулся из весеннего отпуска.

– Как вы думаете, будут американцы здесь сегодня? – с тревогой спросил часовой.

– Они могут прийти через десять минут или через десять дней, или через десять недель. Кто знает, что станут делать американцы?

– Надеюсь, они придут скоро, – сказал часовой. – Уж лучше они, чем…

«И этот тоже», – подумал Христиан.

– Знаю, – резко оборвал он. – Они лучше русских и лучше французов.

– Так говорят все, – уныло сказал часовой.

– Боже мой, – потянул носом Христиан. – Как вы можете выносить такую вонь?

Часовой кивнул головой.

– Да, вонь ужасная, но я уже неделю здесь и больше ее не замечаю.

– Только неделю? – удивился Христиан.

– Здесь стоял целый эсэсовский батальон, но неделю назад их сняли, а нас прислали взамен. Только одну роту, – удрученно сказал часовой. – Мы рады, что пока хоть живы.

– Что у вас там? – Христиан кивнул головой в ту сторону, откуда шло зловоние.

– Обычная история. Евреи, русские, несколько политических, много людей из Югославии, Греции и еще откуда-то. Два дня назад мы их всех заперли в бараках. Они догадываются о том, что творится вокруг, и становятся опасными. А у нас только одна рота. При желании они могли бы расправиться с нами за пятнадцать минут. Их здесь тысячи. Час назад они подняли невероятный шум. – Он повернулся назад и с тревогой стал вглядываться в закрытые на замок бараки. – Смотрите-ка, ни звука. Один бог знает, что они нам готовят.

– Зачем же вы здесь остаетесь? – удивился Христиан.

Часовой пожал плечами, на губах его появилась все та же болезненная, глуповатая улыбка.

– Не знаю. Ждем.

– Откройте ворота, – сказал Христиан. – Я хочу войти во двор.

– Вы хотите войти во двор? – недоверчиво спросил часовой.

– Зачем?

– Я составляю список домов отдыха для штаба организации «В веселье сила», в Берлине, – ответил Христиан, – и мне посоветовали включить этот лагерь. Откройте же. Мне надо чего-нибудь поесть и посмотреть, нельзя ли здесь позаимствовать велосипед.

Часовой дал знак другому часовому на вышке, который внимательно следил за Христианом. Ворота медленно открылись.

– Велосипеда вы здесь не найдете, – сказал фольксштурмовец. – Эсэсовцы, когда уходили отсюда на прошлой неделе, взяли с собой все, что имеет колеса.

– Посмотрим, – сказал Христиан.

Пройдя через двойные ворота, он направился к административному корпусу, симпатичному, свежевыбеленному каменному домику в тирольском стиле, с зеленой лужайкой и с высоким флагштоком; на котором трепетал под свежим утренним ветерком флаг. Чем дальше Христиан шел, тем сильнее становился запах. Из бараков слышался низкий, приглушенный шум голосов, звучавших как-то не по-человечески. Казалось, этот шум производит какой-то диковинный музыкальный инструмент, потому что звуки были слишком бесформенны и неприятны, чтобы принадлежать человеческому голосу. Все окна были заколочены досками, кругом не было видно ни души.

Христиан поднялся по тщательно вымытым каменным ступеням и вошел в дом.

Он обнаружил кухню. Повар в военной форме, мрачный шестидесятилетний старик, дал ему колбасы и эрзац-кофе, ободряюще сказав при этом:

– Наедайся как следует, парень. Кто знает, когда нам снова удастся поесть?

В коридорах беспокойно толкались несколько мешковатых фольксштурмовцев, одетых в форму с чужого плеча. У них было оружие, но держали они его робко и с выражением явного отвращения. Они тоже, как и часовой у ворот, чего-то ждали. «Они пристально вглядывались в Христиана печальными глазами, когда он проходил мимо, и он слышал шепот неодобрения, осуждающий его за то, что он молод и проигрывает войну… Гитлер всегда хвастливо говорил, что его сила в молодежи, и теперь эти эрзац-солдаты, оторванные от родных домов в самом конце войны, скривив свои старые лица в пренебрежительной гримасе, показывали, что они думают об этом отступающем поколении, которое довело их до такого положения.

Выпрямившись, слегка придерживая автомат, с холодным, застывшим лицом, Христиан шел по коридорам мимо этих растерянных людей. Подойдя к кабинету коменданта, он постучал и вошел. Заключенный в полосатой одежде шваброй мыл пол, в приемной за столом сидел ефрейтор. Дверь в кабинет была открыта, и человек, сидевший там за столом, сделал Христиану знак войти, как только услышал, что тот сказал: «Я хотел бы поговорить с комендантом».

Такого старого лейтенанта Христиану еще не приходилось видеть. На вид ему было далеко за шестьдесят, лицо его казалось вылепленным из слоистого сыра.

– У меня нет ни одного велосипеда, – сказал он надтреснутым голосом в ответ на просьбу Христиана. – У меня ничего нет. Даже продуктов. Эсэсовцы не оставили нам ничего. Только приказ продолжать управление лагерем. Вчера я связывался с Берлином, и какой-то идиот по телефону велел мне немедленно уничтожить всех заключенных. – Лейтенант невесело засмеялся. – Одиннадцать тысяч человек. Легко сказать! И с тех пор я ни с кем не могу связаться. – Он пристально посмотрел на Христиана. – Вы с фронта?

Христиан улыбнулся.

– Фронт – это не совсем то слово.