Молодые львы

Ну почему все так получилось? Именно теперь. Когда вся ответственность легла на него, Кристиана. Впервые лейтенант пустил его в свободное плавание. Война-то началась не вчера, и всякий раз лейтенант был рядом, смотрел на него сверху вниз, пренебрежительно фыркал, говоря: «Сержант, разве так вас учили отдавать приказ?», или «Сержант, вы полагаете, что это правильный способ заполнения бланка требований?», или «Сержант, если я говорю, что мне нужны десять человек в четыре часа, это означает, что они должны прибыть в указанное мной место ровно в четыре, а не в четыре ноль две, четыре десять или четыре пятнадцать. РОВНО В ЧЕТЫРЕ, СЕРЖАНТ. Это ясно?» А теперь лейтенант радостно мчит в бронеавтомобиле по совершенно безопасной дороге. Вот уж в кого добросовестно вдалбливали всю эту тактическую премудрость. Тут тебе и Клаузевиц, и диспозиция войск, и обход с фланга, и секторы обстрела, и марш-броски по незнакомой местности. А в итоге лейтенанту потребовались лишь дорожная карта да несколько литров бензина. А он, Кристиан, в недавнем прошлом штатский, пробирается по полному опасностей лесу, чтобы атаковать хорошо укрепленную вражескую позицию. Атаковать в компании двух солдат, ни разу в жизни ни в кого не стрелявших… Это же чистое безумие. Как можно в таких условиях рассчитывать на успех? Ему вспомнился оптимизм, переполнявший его совсем недавно, на дороге, когда он выглядывал из-за заднего колеса разведывательного автомобиля.

– Самоубийство, – пробормотал Кристиан. – Настоящее самоубийство.

– Что? – спросил Брандт, и голос его разнесся по лесу, как гонг, зовущий на обед. – Что ты сказал?

– Ничего, – ответил Кристиан. – Помолчи.

Он всматривался в каждый листок, в каждую травинку. От напряжения болели глаза.

– Берегись! – вдруг выкрикнул Краус. – Берегись!

Кристиан нырнул за дерево. Брандт врезался в него, и в грохоте выстрела пуля вонзилась в ствол над их головами. Кристиан развернулся, отбросив Брандта. Военный фотограф, быстро мигая, вновь боролся с предохранителем своего пистолета. Краус, согнувшись, дергал винтовку, ремень которой зацепился за куст. Вновь прогремел выстрел, и Кристиан почувствовал, как голову словно ожгло огнем. Он упал, но тут же вскочил и выпустил очередь по прятавшейся за валуном фигуре, которую внезапно заметил среди колышущейся листвы. Кристиан увидел, как брызнули во все стороны осколки камня. А потом ему пришлось сменить магазин. Он сел на землю, дергая новый, тугой затвор. Выстрел прогремел слева от него. И тут же раздался дикий крик Крауса: «Я его уложил! Я его уложил!» Силезец радовался, словно мальчишка на своей первой охоте на фазанов. Француза повело вбок, он упал лицом в траву и застыл. Краус побежал к французу, будто опасаясь, что другой охотник предъявит свои права на добычу. Прогремели еще два выстрела, и Краус ничком рухнул на куст. Гибкие ветки спружинили и еще некоторое время подрагивали, а вместе с ними вибрировали и ягодицы Крауса. Брандт наконец-то справился с предохранителем и теперь беспорядочно палил по зарослям кустов. Он сидел на земле, очки съехали на кончик носа, он кусал побелевшие губы и пытался поддержать правый локоть левой рукой. К этому времени Кристиан сменил магазин и тоже открыл огонь по кустам. Внезапно из них вылетела винтовка, а следом вышел мужчина с поднятыми руками. Кристиан убрал палец со спускового крючка. В лесу вновь воцарилась тишина, и в нос Кристиану ударил резкий, сухой, неприятный запах сгоревшего пороха.

– Venez! – крикнул он. – Venez ici![14] – И пусть от выстрелов гудело в голове и звенело в ушах, Кристиан не без гордости отметил про себя, что с французским у него полный порядок.

Человек в грязной, порванной у воротника форме, с серо-зеленым от страха лицом и трехдневной щетиной на подбородке и щеках, держа руки над головой, медленно направился к ним. Губы его никак не могли сомкнуться, язык то и дело облизывал уголки рта.

– Возьми его на мушку, – приказал Кристиан Брандту, который, забыв про все страхи, уже фотографировал француза.

Брандт поднялся, угрожающе нацелив пистолет на француза. Тот остановился. Казалось, ноги вот-вот откажутся ему служить и он упадет. Когда Кристиан проходил мимо него, направляясь к кусту, на котором повис Краус, глаза француза наполнились отчаянием и мольбой. Куст уже не вибрировал, и у Кристиана отпали последние сомнения в том, что Краус мертв. Кристиан уложил его на землю. На лице Крауса застыло изумление.

С трудом переставляя ноги, чувствуя, как саднит голову в том месте, где ее задела пуля, а на ухо стекают капли крови, Кристиан направился к убитому французу. Француз лежал на животе, с пулей между глаз. Очень молодой, не старше Крауса. Выстрел обезобразил его лицо. Кристиан торопливо опустил француза на землю. Сколько же вреда от этих молокососов, думал он. И выстрелили-то они всего четыре раза за всю войну, а двое уже убиты.