Молодожены

– Мой дорогой Жиль, – говорит он проникновенным голосом. – Я желаю тебе, я желаю тебе и твоей жене быть через десять лет такими же счастливыми, как мы.

– Постараемся брать с вас пример…

Шарль поспешно отдергивает руку и прикрывает ладонью рот, чтобы скрыть отрыжку. Но, увы, поздно.

– Я обожрался, – говорит он, как бы извиняясь. – Мясо в горшочках было изумительное. Вот только зря я взял добавку. Вообще, я слишком много ем. Смотри, как я раздался, боюсь стать на весы. Скажи, ты заметил, что у меня изменилась фигура?

– Ты стал посолиднее, но тебе это идет.

Шарль вынимает из кармана кожаный портсигар.

– Дать сигару? Да, я забыл, ты не куришь. Я тоже пытаюсь ограничить куренье. Одна сигара в день после обеда. Врачи в один голос говорят, что от сигар нет вреда.

Он показывает портсигар Жилю.

– Это подарок Арианы ко дню рождения, – говорит он растроганно. – Она никогда не забывает поздравить меня с днем рождения, – повторяет он. – Она чудная баба. Она…

Он снова набирает в рот дым и выпускает его.

– Она – во!..

И он показывает большой палец.

– Пошли, малыш, – говорит он вдруг покровительственным тоном. – Выпьем где-нибудь вдвоем.

Они двинулись дальше.

– Скажи, а кто такой Алекс? – небрежно спрашивает Жиль. Но вопрос задан так неожиданно, что тон кажется фальшивым. – Когда мы входили в клуб, Ариана говорила о каком-то Алексе. Она удивлялась, что его нет.

– Он там вечно торчит.

– А кто он?

– Понятия не имею, какой-то playboy! Мы едва с ним знакомы. У него башлей навалом.

– Вероника его знает?

– По-моему, нет.

– А ну-ка вспомни получше, – мягко говорит Жиль, стараясь не сбиться с легкого тона. – Ариана сказала: что-то нет твоего Алекса.

– А верно, верно. Значит, они познакомились. Ты что, ревнуешь?

Шарль вдруг начинает проявлять бурный интерес.

– Ты с ума сошел! Я просто так спросил. Впрочем, Вероника, кажется, говорила мне об этом типе. Я забыл.

– Ладно, знаем! – посмеивается Шарль и стискивает локоть Жиля. – Признайся, ревнуешь? Это прекрасно, если молодой муж ревнует.

– С Вероникой мне нечего опасаться.

Они выходят на более многолюдную улицу. Некогда этот район был похож на провинцию. Но за последние несколько лет он стал как бы сердцем ночного Парижа, одним из самых неспокойных мест западного мира. Старые маленькие бистро преобразились. Одно за другим они вступили в эру неона, никеля и меди. Повсюду открылись магазинчики готового платья для молодежи. Но они похожи не на обычные лавки, а скорее на какие-то пестрые пещеры, на маскарадные гроты, на огромные орхидеи с медными лепестками и тычинками из латуни. Подвешенные на пружинках предметы колышутся от малейшего дуновения. Вспыхивают и гаснут разноцветные огоньки. Появились здесь и всевозможные экзотические ресторанчики, главным образом китайские, так что эти маленькие улочки с витринами из красного лака, бумажными фонариками, вывесками, украшенными драконами, лотосами и идеограммами, напоминают Китай из детской книжки с картинками. А все бары названы на американский манер и вызывают поэтому в памяти прерии, индейцев, салуны из ковбойских фильмов, безумные годы сухого закона. Идешь по этим улочкам, кое-как пробираясь между сверкающими автомобилями, касаешься, обходишь их, иногда останавливаешь жестом руки, а иногда и просто перелезаешь через них – через самые низкие, самые дорогие. Небольшое кафе (оно же табачная лавочка), все залитое неоновым светом, звенящее от пронзительной музыки, привлекает Шарля и Жиля. Здесь тоже сидят молодые ребята, но они совсем не похожи на посетителей клуба. Эти подростки, одетые как бродяги, афишируют свою бедность; поношенные джинсы, бесформенные куртки, ковбойки, почти у всех металлические значки со всевозможными лозунгами, одни свидетельствуют о пацифизме тех, кто их носит («Out with the Bomb![34] Мир Вьетнаму!»), другие провозглашают евангелие всеобщей любви («I love you, love me»[35]) или, более прозаично, просто свою приверженность к тому или иному певцу («Bob Dylan is the king»[36]). У всех мальчишек длинные волосы – так они демонстрируют свое нежелание считаться с тем, что принято. Говорят, что полиция начинает вылавливать и преследовать этих невинных бунтарей, делая вид, будто принимает их за опасных провокаторов. Шарль и Жиль пристраиваются к стойке, заказывают пиво; на глазах у этих бедняков – то ли по воле случая, то ли по призванию – они не смеют пить виски. Никто не обращает на них никакого внимания.

– Я им завидую, – говорит Жиль. – Они живут где и как им заблагорассудится. Они переезжают границы без гроша в кармане. Они не несут ни за что ответственности, а поскольку они выступают против всего гнусного, что есть в мире, совесть у них чиста.

– Будь тебе двадцать лет, ты бы хотел жить как они?

– Да. Не задумываясь. А ты нет?

Шарль колеблется. Какая внутренняя борьба происходит в нем? Кладет ли он на одну чашу воображаемых весов Ариану и семейное счастье, на другую – свободу располагать собой по своему усмотрению, всевозможные похождения? В конце концов он кивает.