Молодожены

– Я жарюсь на ореховом масле, – говорит она лениво. – Я не сгорю, а только подрумянюсь.

Мадемуазель Феррюс пропустила шутку мимо ушей.

– Все же советую быть осторожней, – говорит она, Ее взгляд упирается в талию невестки.

– Не забывайте о ребенке, – добавляет мадемуазель Феррюс, понизив голос.

– Пусть привыкает, – отвечает Вероника. – Он будет солнцепоклонником.

– Надеюсь, что нет, – решительно возражает мадемуазель Феррюс и вскидывает на переносицу темные очки.

– Отчего же? Как все через двадцать лет.

– Через двадцать лет все будут поклоняться солнцу? – с тревогой восклицает мадемуазель Феррюс.

– Вероника шутит, – говорит мосье Феррюс сестре. – Ты все понимаешь буквально.

– Через двадцать лет! – подхватывает Жанина. – Интересно, где мы будем через двадцать лет?

Она садится на песок, потягивается, как после сна.

– Как где? Здесь, конечно, – поспешно откликается мадемуазель Феррюс, боясь, что разговор иссякнет.

– Ты оптимистка, – говорит Жанина.

– А ты думаешь, что я к тому времени уже умру?

– Я не это хотела сказать…

– А что же?

– Я думаю об атомной войне, о китайцах…

– О, ты считаешь, что кита…

– Который час? – вдруг спохватывается мадам Феррюс. – Должно быть, скоро полдень. Я пойду готовить завтрак.

Она складывает свитер, который вяжет, запихивает его в сумку вместе со спицами и клубком шерсти и поднимается. Ее дочь тоже встает и накидывает купальный халат.

– Я пойду с тобой, мама.

– Они не посмеют развязать войну! – восклицает мадемуазель Феррюс, обращаясь к пляжу, к небу и к морю. – Это был бы конец.

– Ты можешь остаться, детка. Все готово. Надо только сунуть жаркое в духовку.

– Вы думаете, что Мао на это решится? Вы так думаете? Я – нет! Хотя их и около миллиарда…

– Может, и мне пойти?.. – спрашивает Вероника без большого рвения.

Но три голоса одновременно прерывают ее. Мадам Феррюс, Жиль и Жанина говорят хором: нет, нет, не надо, пусть остается здесь, пусть отдыхает, ей надо беречь себя.

– Я словно футляр с драгоценностью, – усмехается Вероника. – Во мне, значит, будущее рода.

– В каждом ребенке, который должен родиться, – мило говорит мосье Феррюс, – заключено будущее рода.

Мадемуазель Феррюс на время прерывает дискуссию о международном положении.

– Вы уже выбрали? – спрашивает она.

– Что выбрала?

– Как что? Имя! Пора, пора…

– У нас, кажется, есть еще несколько месяцев впереди.

– Я придумала несколько имен. Но не уверена, что предложу их вам. Вам, молодым, так трудно угодить. Вам ничего не нравится.

– А все-таки?

– Что бы вы сказали, – решается наконец мадемуазель Феррюс, преодолевая свое недоверие, – …о Тибальде? По-моему, это чрезвычайно красивое имя для мальчика.

– Да, именно для мальчика, – подхватывает Жиль. – Девочке оно куда меньше подходит.

– Боже, до чего ты глуп! Что за школьные шутки!

– Тибальд как-то отдает средневековьем, – замечает Жанина.

– Ну и что же? Во всяком случае, это очень изысканное имя. Одного из наследников французского престола зовут Тибальд.

– Вот это довод! – говорит мосье Феррюс. – Но боюсь, что это имя для нас слишком шикарно. А вы что скажете, Вероника?

– Я с вами согласна. Явно слишком шикарно.

Час спустя за завтраком мадемуазель Феррюс снова пытается отстоять свой приоритет по части имен.

– Ну а как бы вы отнеслись к Бертранде?

Семья за столом словно окаменела. Наконец Жиль решается:

– Боюсь, что это имя трудновато выговорить.

– А что, это имя тоже в ходу у членов королевской фамилии? – осторожно осведомляется мосье Феррюс.

– Насколько мне известно – нет. Погодите, сейчас вспомню… Девочек зовут Изабелла, Клод.

– Скажи, папа, правда, что граф Парижский мог бы сменить де Голля? Я читала в «Пари-матч», что он котируется как дофин.

– Маловероятно, детка. Франция вряд ли пошла бы на…

Мадемуазель Феррюс воинственно вскидывает голову:

– Почему вряд ли? Скажите на милость!..

– У тети Мирей культ королевской семьи, – шепчет мосье Феррюс, наклоняясь к снохе, словно доверяя ей тайну.

– Ну, насчет культа ты преувеличиваешь! Но нельзя отрицать, что все они воистину порядочные люди. Я уверена, что граф Парижский правил бы страной не хуже любого современного политикана. Что ни говорите, а он все-таки последняя ветвь…

– Да будь он хоть деревом, что из того? – перебивает Жиль.

– Вероника, вы любите сельдерей? – вдруг спрашивает мадам Феррюс. Ее высказывания, вызванные какими-то смутными ассоциациями, часто бывают неожиданными. – Я подумала, что, может быть, сегодня к ужину… Говорят, это очень полезно.

Вместо ответа Вероника кивает и глядит на свекровь с несколько усталой и натянутой улыбкой.

– Один мальчик на пляже, – говорит Жанина, – уверял меня, что де Голля не переизберут… Его отец – депутат, не знаю, правда, от какого округа, он в оппозиции.

– Не переизберут! Смешно слушать! Они…

– Что-то вы ведете на пляже больно серьезные разговоры, – замечает Жиль. – Я знаю этого мальчика?

– Много они понимают, те, что в оппозиции. Лично я думаю, как тот обозреватель…

– Я хочу знать, с кем ты дружишь?

– …который писал несколько дней назад в «Блокноте».

– Вот еще! Я имею право дружить, с кем захочу, не спрашивая твоего разрешения!

– Дети, не ссорьтесь!