Молодость Мазепы

— И ты все молчишь, Саня! Ей-Богу можно подумать, что кто зачаровал весь этот замок! Молчат все, как будто их пришибло громом! От скуки, право, можно броситься в колодезь. И зачем только переехали мы в этот замок, видно, здесь никому не может быть счастья! Из груди Сани вырвался подавленный вздох.

— Вот и ты вздыхаешь, и все кругом вздыхают, — вскрикнула гетманша. — Ей-Богу, можно подумать, что покойник стоит где-нибудь в хате. Теперь вся значная польская шляхта выезжает из Чигирина.

— И слава Богу! — ответила тихо Саня.

— И слава Богу! — передразнила ее гетманша, — вот уж, право, не думала я, что из тебя ничего умного не будет. Поляки уходят, а мы с кем остаемся? С теми хвалеными казаками, которые прибыли с вашим преславным Богуном! Да ведь им легче схватить тура за рога, чем сказать приятное слово. И чего нападать на ляхов? До сих пор гетман жил с ими в мире и от того не было нам никакого худа. Когда-то они были ворогами, конечно, ну, а теперь уже не то. Зато уж таких лыцарей, как они, никогда не встретишь… Ах, уж такие пышные, шляхетные! — Гетманша перевела свой взгляд на Саню и вскрикнула с досадой. — Да что ж это ты все молчишь, да молчишь? Уж не больна ли?

— Нет, — ответила тихо Саня, — а так сумно… такое недоброе все «коиться» кругом.

— Ой, Боженьку! Ну, пусть бы об этом печалились уже гетман и казаки, а то и ты ту же песню!

— Кругом все толкуют о том, что ляхи хотят нас «запровадить» в неволю.

— Ну так что ж? Уж не думаешь ли ты отправиться послом к польскому королю? Пожалуй, — усмехнулась она, — я б от того не отказалась, только чтоб дали пышную ассистенцию Но нет, нет! — продолжала она уже более веселым тоном Я знаю — ты закохалась.

— Ясновельможная гетманша жартует, — смутилась Саня.

— Нет, нет! Скажи, в кого? Может, в Хмельниченка? Даром, что он монах, а молодой еще и с лица ничего, только все такой тихий, да смутный. Не люблю я таких!

— Бедный гетманенко, он вынес такую муку![9]

— Ну, вынес, вынес! А теперь же вызволили его, так о чем печалиться! Нет, нет! Я знаю, в кого ты закохалась — в Палия! Да, в него, в того молодого чорнявого, который прибыл с Богуном. Что же, он гарный и горячий, только настоящий медведь. Верно и его кто-нибудь зачаровал? — В голосе гетманши послышалась насмешливая нотка. — Или ты, может, закохалась в молодого Кочубея, — продолжала она, — вот в того, что прибыл недавно к гетману на службу?

— Куда мне до таких славных лыцарей, я и думать про них не смею, — проговорила печально Саня и еще ниже опустила голову.

— Вот уж славные лыцари, так славные! — вскрикнула насмешливо гетманша и продолжала слегка раздраженным тоном. — Нашла чем хвалиться! Настоящие «шмаровозы»! Как скажут какое-нибудь свое казацкое слово, так просто не знаешь, куда глаза «сховать»! А уж ваш хваленый Богун! И старый, и совсем не гарный, да еще и угрюмый какой, сидит себе словно сыч, и слова от него веселого не услышишь! Я надела свое новое перловое намысто, а он хоть бы одно словечко мне сказал, а говорит так грубо, просто совсем не шляхетно!

Гетманша сделала презрительную гримаску и, прищуривши глазки, продолжала медленно:

— Вот Самойлович не им чета. И лицом, и голосом, и словом — всем взял! Настоящий лыцарь шляхетный!

На лице гетманши появилась нежная улыбка; она потянулась, как кошечка, и произнесла с томным вздохом:

— Хотя бы приехал, что ли? Ведь он говорил, что будет к нам скоро назад.

Она помолчала и затем прибавила тихо с лукавой улыбкой:

— Говорил, что всякая былинка тянется к солнцу. Разве я похожа на солнце? Потешный какой! — и гетманша рассмеялась веселым, задорным смехом.

В это время со двора донесся чей-то суровый возглас:

— Коня мне!

Смех гетманши сразу оборвался. Саня подняла голову и, взглянувши в окно, произнесла с тревогой:

— Гетман выезжает один со двора.

Гетманша взглянула в окно и произнесла с пренебрежительной улыбкой:

— Уж это он всегда, когда на него «какая-нибудь планета навеет»[10], уезжает в поле, размыкать свою «нудьгу», — и затем она прибавила уже совсем недружелюбно. — Не знаю, что это ему опять в голову запало, корился бы, когда нечего делать, а то еще опять войну затеет. Дождется того, что его отвезут татаре в семибашенный замок, или ляхи упрячут туда, откуда едва вырвал Тетеря Хмельниченка!

— Несчастный гетман! Хмурый какой, как темная туча! — проговорила Саня.

— Не дает покою ни себе, ни другим! — произнесла досадливо гетманша и снова принялась за низанье своих намист.

XVIII

Гетману подали горячего вороного коня; он вскочил на него, сдавил его бока «острогамы» и вынесся вихрем из Чигиринского замка в город, а затем в открытое поле.

Подгоняемый ударами «острог» гетмана, кровный конь мчался стрелой; вскоре они оставили далеко за собой стены и башни Чигирина и очутились в широкой, безбрежной степи.

Гетман пустил повода; конь начал мало-помалу убавлять свой бег и, наконец, пошел широким, спокойным шагом.