Молодость Мазепы

— Кой черт! — отвечал сердито Остап, — батько ее и слышать о том не хочет. И правду сказать, все-таки поповна, а я теперь что? Посполитый, та й годи!

— А что ж, ты ездил к полковнику?

— Был. Мой батько, говорю, локтем не мерял, а хлеб казацкий добывал, трудов своих не жалеючи, и разом с гетманом Богданом отчизну «вызволяв»! А он мне, — это, говорит, все одинаково, хоть бы он у гетмана Богдана наипервейшим полковником был, а коли в реестры не внесен, так и ты должен в послушенстве ходить! А на какого ж бесового дидька, спрашиваю, не внесли его в реестры? Ведь все мы ровно трудились, так всем ровно и казаками быть.

— Нашел, что «згадувать», — отозвался из-за стойки шинкарь, — может гетман Богдан и всех хотел в реестры записать, да, сам знаешь, — не допустили.

— А дозвольте спросить вас, честное товарыство, — произнес в это время незнакомец, отсовывая от себя кружку. — За что это вы, слышу я, на старшину свою так нарекаете? Ведь она, кажись, высвободила вас из лядской неволи?

Все с изумлением оглянулись на него.

— А чтоб уже ее «дидько» так из пекла «вызволыв», как она нас «вызволыла» из неволи! — вскрикнул гневно Волк, подымаясь с лавы. — Сами мы себя высвободили, а она хочет запровадить нас в еще горшую неволю!

— В какую неволю? — изумился незнакомец, — ведь нет же теперь на Украине у вас ни ляхов, ни унии, ни жидов. Та чего же вам еще нужно?

— Да ты сам, Зозуля, из каких это лесов сюда прилетел? — обратился к нему Гарасько.

— С правого берега.

— Ну, так и видно, что ничего ты не знаешь, а есть у нас здесь «цяци» и получше унии, ляхов да жидов.

— Что же такое?

— А вот сперва сам гетман со своей старшиной.

— Хо-хо! — усмехнулся незнакомец, возвышая голос, — против воли гетмана ничего не поделаешь!

— А что такое гетман? Мы сами его выбрали, так сами и сместим! А коли на то пошло, так пора ему и «тельбухы» выпустить! — крикнул запальчиво Волк.

— Хе-хе! Храбрые какие, ей-Богу, словно куры перед «дощем»: разве у Бруховецкого нет своей верной старшины, да воевод, да ратных людей?

— А если не сила, так заберем своих жен и детей да уйдем все на Запорожье! — крикнул горячо Остап. Сочувственные возгласы подхватили его слова.

— Догонят, догонят, панове! — отвечал уже с нескрываемой насмешкой незнакомец.

Эти слова окончательно взорвали всех поселян.

— Да кто ты сам будешь? — перебил его Волк, подскакивая к нему со сжатыми кулаками. — Уж не из тех ли самых «суциг», что с Бруховецким мудруют?

— А хоть бы и так, — отвечал заносчиво незнакомец, подымаясь с места. — Что тогда?

— А то, что настала пора бить таких гадин, — вскрикнул бешено Волк, занося над ним свой почтенный кулак.

— Верно! Бить их всех! — закричали кругом, и в одну минуту незнакомца окружила возбужденная, рассвирепевшая толпа.

— А коли бить, так бить! — вскрикнул в свою очередь незнакомец, вскакивая в одно мгновение на лаву и выхвативши саблю из ножен. От его быстрого движения кобеняк свалился у него с плеч.

Толпа невольно отступила.

Перед ней стоял молодой статный казак в дорогом, расшитом золотом жупане, с драгоценным оружием за поясом. Все онемели от изумления.

— Чего ж стали, коли бить, так бить, не смотреть ни на кого! — продолжал горячо казак. — Панове, я Иван Мазепа, ротмистр гетмана Дорошенко, меня прислал он к вам, хотите быть вольными, как были батьки ваши, не платить ни стаций, ни рат, ни оренд, а зажить панами в своей «власний» хате, — так не теряйте часу, «прылучайтесь» к нему, записуйтесь в его реестры, — вот вам универсал его, гетман идет сюда освободить вас и всю отчизну от Бруховецкого и от всех ее врагов!

С этими словами казак развернул перед поселянами толстый свиток бумаги.

— Слава, слава гетману Дорошенко! Все за него! — закричали в восторге поселяне, окружая Мазепу взволнованной, бодрой толпой.

XXXVI

Медленно подвигался отряд Мазепы по узкой дороге, извивавшейся среди прижавших ее с двух сторон обрывистых утесов. Кругом расстилался дикий сосновый бор. Огромные мохнатые ели и сосны, казалось, уходили под самое небо своими синеватыми вершинами; то там, то сям из-под обвалившейся земли виднелись над дорогой гигантские корни сосен, словно вцепившиеся в песчаную почву красноватыми, корявыми пальцами; в некоторых местах почти вывороченные из земли деревья держались каким-то чудом над самым обрывом, грозя ежеминутно рухнуть всей своей громадой в узкий проход, занимаемый дорогой.

Близился вечер; между красных стволов деревьев уже сгущался седой сумрак; холодный осенний ветер забирался под плащи путников; вершины столетних сосен медленно покачивались с каким-то зловещим шепотом; по тусклому, серому небу медленно ползли грузные темные облака; все было мрачно, дико и угрюмо.

Мрачный вид окружающей природы и угрюмого неба производил какое-то угнетающее впечатление. Отряд подвигался медленно и молчаливо; время от времени то там, то сям раздавалось какое-нибудь отрывистое слово, и снова кругом воцарялось молчание, прерываемое только шепотом сумрачного бора.