Молодость

Под конец третьей недели занятий он пишет выпускную работу, получает за нее посредственную оценку и перебирается на Ньюмен-стрит, за письменный стол в комнате, где работают еще девять молодых программистов. Вся мебель в конторе серая. В ящике своего стола он обнаруживает бумагу, линейку, карандаши, точилку и маленький еженедельник в черном пластиковом переплете. На обложке еженедельника красуется выведенное жирными прописными буквами слово «ДУМАЙ». На столе его начальника, занимающего в главном офисе небольшой отсек, стоит табличка, на которой также значится «ДУМАЙ». «ДУМАЙ» – это девиз Ай-би-эм. Такова главная отличительная особенность этой компании, объясняют ему, неослабная приверженность к работе мысли. Сотрудникам Ай-би-эм полагается думать всегда и всюду, поднимаясь тем самым до идеала основателя компании, Томаса Дж. Уотсона. Если сотрудник не думает, он не подходит для Ай-би-эм, этого аристократа в мире деловых машин. В штаб-квартире Ай-би-эм, что в Уайт-плейнс, Нью-Йорк, расположены лаборатории, где проводится больше передовых исследований в области вычислительной математики, чем во всех университетах мира вместе взятых. Ученые из Уайт-плейнс получают больше университетских профессоров и обеспечиваются всем, что им только может понадобиться. А взамен от них требуется только одно – думать.

Хотя рабочее время на Ньюмен-стрит длится с девяти до пяти, он вскоре обнаруживает, что на любого сотрудника-мужчину, уходящего с работы ровно в пять, здесь смотрят косо. Женщины, которым следует заботиться и о семье, могут уходить в пять, никакого неодобрения на себя не навлекая; от мужчин же ожидают, что они будут работать по крайней мере до шести. А если работа срочная, им приходится задерживаться и на всю ночь, прерываясь лишь для того, чтобы перекусить в пабе. Поскольку пабов он не любит, то просто работает себе и работает. Домой он раньше десяти попадает редко.

Он в Англии, в Лондоне; у него есть работа, хорошая работа, лучше, чем учительство, работа, за которую ему платят. Он покинул Южную Африку. Все складывается замечательно, первой своей цели он достиг, есть чему радоваться. На деле же он, по мере того как проходят неделя за неделей, чувствует себя все более несчастным. С ним случаются приступы паники, которые он преодолевает с трудом. В конторе отдохнуть глазу решительно не на чем – всё сплошь плоские металлические поверхности. Он ощущает, как под резким, не оставляющим места для тени светом неоновых ламп начинает распадаться сама его душа. Это здание, лишенный отличительных черт куб из стекла и бетона, словно бы выделяет газ – без цвета, без запаха, – проникающий ему в кровь, сковывающий его. Ай-би-эм, он готов поклясться в этом, убивает его, обращает в зомби.

Но ведь не уходить же отсюда. Школа в Барнет-хилл, Ротамстед, Ай-би-эм: он не может позволить себе в третий раз потерпеть неудачу. Неудача придала бы ему слишком большое сходство с отцом. Это реальный мир испытывает его через серое, бездушное посредство Ай-би-эм. Необходимо скрепиться и терпеть.

Глава шестая

От Ай-би-эм он спасается в кино. В хампстедском «Эвримене» взорам его предстают фильмы со всего света, снятые режиссерами с совершенно новыми для него именами. Он просматривает ретроспективу Антониони. В фильме под названием «L'Eclisse"[20] женщина блуждает по улицам обожженного солнцем, пустынного города. Ее томит беспокойство, боль. Причина этой боли ясна не вполне, лицо женщины не выдает ничего.

Это Моника Витти. Она, с ее бесподобными ногами, чувственными губами и отрешенным лицом, преследует его; он влюбляется в Монику Витти. Ему снится, что он – именно он, единственный из всех мужчин мира, – избран, чтобы успокоить и утешить ее. Он слышит стук в свою дверь. Перед ним Моника Витти – палец ее прижат к губам: молчание. Он делает шаг к ней, заключает ее в объятия. Время останавливается; он и Моника Витти – единое целое.

Но подлинно ли он – тот возлюбленный, которого ищет Моника Витти? Сможет ли он утолить ее боль лучше, чем мужчины из фильмов с нею? Даже если он отыщет для них двоих комнату, тайное прибежище в каком-нибудь тихом, потонувшем в тумане квартале Лондона, она, скорее всего, так и будет выскальзывать в три утра из постели и сидеть за столом в сверкании единственной лампочки, вынашивая, выкармливая свою боль.

Боль, которая мучает Монику Витти и других персонажей Антониони, принадлежит к разновидности ему незнакомой. На самом деле это совсем и не боль, но нечто более глубокое: Angst[21]. Ему хотелось бы узнать вкус этой Angst – пусть даже для того, чтобы понять, что она собой представляет. Однако, сколько он ни старается, ему не удается отыскать в своей душе ничего, что могло бы сойти за Angst. Похоже, что Angst – принадлежность европейская, сугубо европейская, ей еще предстоит отыскать дорогу в Англию, не говоря уж об английских колониях.