Молодость

Но Цапов — человек осторожный. Тихо, спокойно он вышел из красного уголка.

Он умеет сдерживаться при людях, затаивать ненависть…

Он сел на подводной стол своего станка. Дергались на его скулах желваки… На костлявых пальцах вздуваются жилы…

Тяжесть мышцев падает на кронштейн, пружина снимается, кольца заходят за кольца, и кронштейн больше не живет. На 3 сантиметра опустился ниже остальных, а кронштейнов теперь нет в кладовой…

Цапову сейчас особенно хочется отдохнуть до трех часов…

Петя что-то возится у своего станка и приговаривает:

— Уберу, а то грязный, как беспризорник.

Цапов вспомнил карикатуру и рассмеялся.

Петя поднял голову:

— Ты что?

— Вспомнил одну вещь. Тебя касается.

Петя страдал любопытством.

— Ну, не манежь.

— Ладно, пойдем за цех.

Вышли. Цапов обнял Петра и посмотрел ему в глаза:

— Петя…

От неожиданной ласки этого всегда грубого человека Петя размяк. В свою очередь обнял его. Нетерпеливо:

— Ну?..

— Оно, ежли, чего, то — молчок. Понял? — Цапов оглянулся по сторонам. — Сам знаешь — не грубо на газете висеть. Каждая тварь будет смеяться.

— Как на стенгазете, я зачем, нет…

— Не было бы — не говорил… Брак-то прятал?

Петя испуганно сдернул руку с горячего плеча Цапова. Отвернулся, стыдно стало: «Узнали. Как они могли? Кто? Вот елки зеленые».

— Да ты не плачь. Не поздно. Я тоже уголок занял, на уплотнение к тебе попал.

— Ну?

— Так ты скажи, что заголовок испортил. Пусть они покрутят носом. Сдадут.

— Ага, и бумаги больше нет! Измажу — и амба. Ловкость рук и никакого мошенства…

Петя долго думал над словами Цапова.

«Хм, попался, вот елки зеленые! А кто видел? Может, он блат зеленый правит?»

Под предлогом, что идет в уборную, Петя вырвался в красный уголок. На стол навалился Миша. Голова упала на руки. Спит. После третьей смены трудно сдержаться. А газета закончена вся, как есть. Просмотрел.

— Значит, правда. Елки зеленые…

— Ты что, сынок? — спросил Петрович, свертывая газету.

— Да я вот к редактору. Насчет заголовка…

— Приказывали не будить его. Задремал малость. Дельный он у вас, как погляжу.

3

— Тьфу! Елки зеленые, раскричался!..

Петя нервным движением выключил радио.

— Ты понимаешь, — кричал он в рупор, — что я наделал? В газете прохватили. А ты — марш наяривать.

Петя сел на стул.

«Кто-ж мог написать? Мастер? Да он иностранец — говорить не может, не то что писать. Да и что иностранцу в наших советских делах? Подумаешь, штука — брак. Не понимаю…»

Перед Петей лежал лист бумаги. Петя взял его, чтобы зарисовать вид на Сельмаш из окна своей комнаты. Но что-то не рисовалось. Встал.

«Вот газета, как снайпер, попала в самое мое больное место. Елки зеленые, и Цапов тоже попался!».

Посмотрел на заголовок, потом снова вспомнил гранки газеты. «Нет, не позволю себя осмеивать публично…». Положил заголовок, сел за книги. Но в голову не лезли задачи. Тогда он снова включил радио.

Металлический голос докладывал о чем-то, Петя вслушался..

Тревога ползет по цехам — тревога за выпуск комбайнов. От заготовительных цехов требуют дефицитные детали. Больше деталей давайте, литейные цеха! И комбайны будут на социалистических полях. Партия строго взыщет за каждый недоданный комбайн…

Но цифры показывают, что с каждым днем нарастают темпы выпуска комбайнов.

Петя чувствует силу коллектива Сельмаша. Борьба развертывается на каждом участке. «Вот Миша Мазаев, — такой же, как я, но его ценят, его любят, о нем говорят, как о лучшем ударнике, беспрестанно повышающем нормы путем рационализации». Пример Миши привлекает и Петра.

«Помогать надо ему, подымать его инициативу, разоблачить Цалова… А я то, я то с Цаповым! Зачем? Или… Елки зеленые!»

4

Миша Мазаев, уверенный в завтрашней победе, заранее радуясь хорошему номеру газеты, подошел к Пете.

Но Петя, будто нарочно, безмерно тарахтел станком, не обращая на Мишу внимания. Наконец, остановился.

— Ну как? Готов заголовок?

— Да знаешь, зашел к тебе, ты спал… Ну, и испортил. Когда-нибудь в другой раз.

Протянутая рука Миши опустилась.

— Как испортил?! Газета завтра нужна, завтра большое производсовещание…

Подошел Цапов, самодовольно улыбаясь, напевая тягучим голосом.

«Воли — ли — любо да мо-ли».

Миша услышал забытый, когда-то знакомый мотив. Мотив, напоминавший ему далекое прошлое.

Взоры повстречались; но пытливый взгляд Миши ничего не увидел в оробевших вдруг глазах Цапова.

Не сказав ни слова, Миша ушел.

…Есть одна тропинка в далекое прошлое. Это — смерть родителей, детский дом в соседнем селе, большой детский коллектив, полуголодное существование. Еще хранилась память об одной девочке, у которой русые кудри назойливо заслоняли черные, искрящиеся, всегда веселые глаза. Эту девочку он спас от ударов одного мальчишки, сына хозяина дома, в котором помещался детдом. Хозяев переселили во флигель… С этой девочкой у них была дружба, он еще чувствовал в ней близкого человека, она как сестра его жалела.

Хозяйский мальчишка приходил в детдом и пел одну песню — что за слова, Миша не помнит. Няня Евдокия Ивановна запрещала детдомовцам петь эту песню.

Между хозяйским мальчишкой и детдомовцами не было дружбы. Он ненавидел ребят, отнявших дом у его отца.