Молодость

Михаил Аркадьевич стоял с помертвелым лицом. Теперь он понял, что ошибся. Тело его погружалось в ледяной холод. Он не промолвил ни одного слова и, как в тумане, сошел со шпальной клетки. Ноги его подкашивались. Он уже не руководил, а только смотрел, как передвигали на место злополучный кран, как крепили новые цепи, слушая, как гневным басом ругался начальник дистанции. Стоявший неподалеку, костлявый, в рыжих веснушках рабочий сказал громким злым голосом:

— Еще чуть-чуть и… прощай, мамаша! Сорвалась бы наша фирмочка в тартарары…

Михаил Аркадьевич, трусливо озираясь, отошел от рабочих. Никто не следил за ним. Внимание всех было поглощено фермой, все смотрели на нее настороженными, хищно суженными глазами, как на упрямое и злое чудовище, которое нужно покорить. Ферма ползла вперед под оглушительную музыку лебедок, кранов, под ухающие, подзадоривающие крики людей. Дирижером в этом диком оркестре был теперь Саша Курганов. Командование по немому всеобщему соглашению перешло к нему. Все, казалось, забыли о Безуглове, который уже оправился от испуга и стоял тут же, заложив назад белые пухлые руки… Но его уже не слушали, все смотрели на Сашу.

* * *

Вечером, когда ферма была поставлена, Саша Курганов, устало улыбаясь, истекая грязным потом, сошел со шпальной клетки. Михаил Аркадьевич видел, как Саша и начальник дистанции радостно трясли друг другу руки. Рабочие с песнями шли на ужин. Многие из них оглядывались на мост, и в глазах их светилась гордость. На мосту новая смена уже крепила брусья, сдвигала звонкие рельсы.

Безуглов и Саша встретились у входа в вагон… Саша нахмурился, тихо с упреком сказал:

— Не выдержали вы испытания, Михаил Аркадьевич, не выдержали… Только почему? Почему вам так хотелось отодвинуть кран?!

В утомленных глазах Саши забегали выпытывающие грозные огоньки. Безуглов, сутулясь, нервно подергивал плечами:

— Я — как честный человек… Вы не подумайте, — заговорил он, — просто ошибка… Вы, конечно, понимаете… Даю вам честное слово! Сколько лет не видать дела., Я даже людей не знаю… Я…

Безуглов мучительно закряхтел, схватился за голову.

— Пока вы работали, я стоял и думал… Ведь это ужас! Могли бы погибнуть рабочие… А что говорят теперь рабочие, начальник дистанции?

— Слушайте, — перебил Саша, хватая Безуглова за потную дрожавшую руку, — вы… признаете свою ошибку?

— О!., конечно… Даю честное слово…

— Так вы скажете об этом на собрании… После ужина будет собрание, и вы расскажете всем… Ладно?

Безуглов долго молчал, опустив голову.

Потом медленно поднял ее, тихо ответил:

— Ладно.

И, ухватившись за поручни, грузно полез в вагон.

С. Гураич Законы динамики

Я студент.
Я учусь в рабфаке,
Одолеваю науки,
На мне пиджачное хаки
И облысевшие брюки.
Как-то,
         спеша на слет бригад
(В волнении ерзало сердце),
Я, из трамвая прыгнув назад,
Упал по глупости
         и по инерции.
Солнечной дружбою обожжен.
Мне Васька бросает:
         «Без паники!
Твое падение еще Ньютон
Раскрыл
         в законах динамики».
А я всего-навсего знал,
         Что Ньютон,
Как девушкой,
         яблоком был увлечен,
И стыдливым шафраном краснел я порою
За то, что с науками был не владу.
И мысль об учебе,
         мозги мои роя.
Росла с пятилеткою наряду.
А теперь,
         когда ночь и вязка, и густа,
И мы с другом вперились в тетради,—
Для нас геометрия стала проста,
Нас радуют стронций и радий.
Петух запевает встречу зари,
Бродят цифры — лунатики.
Я научился теперь говорить
Языком
         большой
                  математики.
И, раскрывая высокое утро
Трансмиссионным гудом станков,
Я чувствую:
         стало особенно мудрым
Мое
         родство
                  с прибоем цехов.
Я чувствую, что не отстал от Ньютона
И от бригады
         в борьбе не отстал.
Мне стали, как жизнь, ясны законы
Как жизнь,
         покорна упругая сталь.
Значком «КИМ’а» ты, красная юность, цветешь,
В груди гудит,
         как динамо «КИМ».
…………………………………
Так открываем мы — молодежь —
Законы
         нашей
                  динамики.

И. Бондаренко Комсомольцы

Очерк