Молодой негодяй

Валька пришла домой пьяная только один раз, и Эд был в этом не виноват. Они вместе были у Сашки Ляховича на дне рождения. Эд даже не заметил, как Валька напилась. Кажется, она свалилась от коньяка с шампанским. Даже если бы Эд и хотел проследить за Валькой и не давать ей пить, выполнение задачи было бы невозможным в толпе из полусотни гостей, разбредшихся по всем трем комнатам Сашкиной квартиры. Ему пришлось тащить мягкую и сонно мычащую Вальку на себе. Не отвести ее домой, отпустить одну было бы немыслимо. Она бы свалилась под первым же забором. С трудом подняв Вальку на второй этаж, он поставил ее у дверей ее квартиры. Он собирался позвонить в дверь и уйти, так как предвидел ужасный скандал, но Валька клонилась и сползала на пол, рискуя расшибиться о каменный пол, Эд поддержал падающую подружку, и в этот момент высыпала из квартиры вся семья: мать, старшая сестра Виктория и коренастый, стриженный ежом подполковник Курдюков, в майке, синих армейских брюках и тапочках на босу ногу.

— Мерзавец! — подполковник, почему-то подняв кулаки вверх, бросился к юноше. Мать и сестра повисли на руках подполковника. — Что ты сделал с моей дочерью, мерзавец?!

— Отец! Отец! Папа! Гриша — не надо! Гриша!

— Ты споил мою дочь, подонок! — подполковник, волоча за собой женщин, как раненый кабан волочит за собой стаю повисших на нем собак, рвался к все еще придерживающему Вальку Эдуарду.

— Ну подходи, подходи! — поманил его юный криминал и сунул руку в карман. В кармане у него была бритва. Салтовская шпана, среди которой вырос юноша, уважения к старшим никогда не имела.

Стряхнув с себя женщин, подполковник почему-то ринулся в квартиру, а не бросился на юношу.

— Беги! — закричала Виктория, хватая Эдуарда за руку и пытаясь швырнуть его к лестнице. — Беги, дурак, чего стоишь! Беги, пока отец тебя не убил!

— Это еще неизвестно кто кого… — пробурчал юноша.

— Я хо-чч-чу, ччтоб он остался со мной… — сползая на пол, сказала на момент вернувшаяся в реальный мир Валька. — Пусть он спит со мной!

— Убью-ю-ю-ю-ю! — заорал подполковник, выскакивая из квартиры с охотничьим ружьем.

— Отец! Гриша! — женщины вновь вцепились в своего мужчину.

— Мою дочь… Негодяй! — подполковник вскинул ружье. Оставив Вальку падать, юноша уже скатывался по лестнице. «Ба-фф!» — шарахнул выстрел, и окно в подъезде разлетелось вдребезги.

— Ну и мудак! Старый мудак! — выругался юноша, выскакивая из подъезда в летнюю салтовскую темноту. — Нарочно выстрелил в окно!

* * *

Может быть, он хотел остановить начавшийся между Валькой и им процесс охлаждения? Перерезал себе вены, чтобы опять обратить ее внимание на себя? Когда он ответил Вальке: «Если завтра наступит», — Валька насторожилась: «Что ты хочешь этим сказать?» — обернулась она. «То, что завтра может не наступить кое для кого». «Перестань болтать глупости», — сказала Валька. «Люди всегда считают, что ты болтаешь глупости, пока ты не докажешь делом важность своих слов», — думал он, выбираясь из Валькиного двора, который одновременно был двором еще десятка домов, в том числе и дома Борьки Чурилова. У выхода со двора он встретил Толика Толмачева.

Толик тогда уже ходил с цыганкой Настей, на которой он позже, через несколько лет, женился. Толик позвал его к цыганам. Они купили несколько бутылок в закрывающемся гастрономе и пошли. Цыгане жили в Валькином дворе! Дом, где жили цыгане, был старой постройки — с коридорной системой, то есть из широкого как проспект коридора двери вели в отдельные комнаты. В комнате, кроме двух голых кроватей с панцирными сетками, не было никакой мебели. Вся компания цыган кочевала в это время где-то на юге Украины, и цыганка Настя с младшей сестрой жили в комнате одни. Зимой же в комнате собирается пятнадцать, а то и больше цыган, сообщил ему Толик. Настя и ее сестра спали на полу, на содранных с кровати матрацах, а кровати не употребляли. У них такая привычка, объяснил Толик.

Полночи они пили с цыганками портвейн, целовались и смеялись. Настя пела под гитару песни, а когда постучали в стену соседи, Настя стала петь еще громче. И все они хохотали как сумасшедшие.

— Бери Машу, — сказал ему Толик, когда, провожая, вышел с ним во двор. — Хорошая девка. Цыганка уж полюбит, так полюбит… Не то что твоя подполковничья дочка. По-моему, ты Маше понравился… — И Толик вернулся к цыганам, а Эдуард пошел домой по знакомым улицам, под листвой широколиственных деревьев, во множестве живущих на улицах Салтовского поселка.

В то время он опять жил с родителями. Хотя точнее было бы сказать, что он несколько ночей в неделю спал с ними под одной крышей.

Отец был в командировке. Мать спала. Усевшись между письменным столом и телевизором, он взял из шкафа «Красное и черное», решив перечитать некоторые приключения Жюльена Сореля. Мать вздохнула во сне и пробормотала с кровати: «Ты дома? Ложись спать». И уснула опять. Эдуард сопровождал в это время Жюльена в спальню госпожи де Реналь, дрожа от страха, ступал вместе с ним на скрипящие французские половицы.