Молодой Адам

Я стоял на палубе. Я смотрел на берег канала, и там, примерно в сотне ярдов впереди был тот самый рекламный щит и травяное ограждение, где мы лежали. Где-то в двадцати ярдах за щитом был коттедж, которого прошлой ночью мы не заметили. Мы занимались любовью почти в его саду.

— Славный домик, — сказал Лесли.

Я кивнул.

Мы оба посмотрели на него и мне стало интересно, была ли для Лесли эта ситуация так же неестественна, как и для меня. Как будто поскольку нам было нечего сказать друг другу, мы, не сговариваясь, решили притвориться, что нам интересна одна и та же вещь. Ведь коттедж, должно быть, означал для нас разные ассоциации, и я вдруг подумал, что люди часто идут на компромисс друг с другом именно таким образом, выбирая то, что явно может быть, но по существу не является точкой соприкосновения, просто потому, что открытое признание, что никакой точки соприкосновения нет, подразумевало бы избыточность собеседника и, тем самым, ставило бы под вопрос существование самого говорящего. Таким образом, мы вместе смотрели на один и то же коттедж и я сказал: «Правда, ему бы кровлю обновить». И Лесли, подхватывая эту мысль, возможно, это была неосознаваемая им самим привычка, сказал, что ремонт кровли сейчас недёшев, и так мы и переливали из пустого в порожнее, и никто из нас не желал нарушить этот несложный процесс, по крайней мере до тех пор, пока не найдётся другая точка соприкосновения. Банальным было то, что мы говорили, но не то, как мы это говорили. Мы с Лесли так общались довольно часто, а после прошлой ночи, пропасть между нами выросла неизмеримо, потому что я теперь знал что-то, что близко его касалось, и не мог об этом говорить.

В то утро разговор не клеился. Лесли придумал нам работу. Точно не помню, что это было, но в ход пошли гвозди и молоток. Пока мы что-то прибивали, на палубу вышла Элла. У неё в руках была корзинка, с которой она обычно ходила за покупками. Она посмотрела на нас, а потом, не проронив ни слова, пошла вдоль берега канала, и скрылась из виду на дороге, ведущей к церкви. Лесли был больше меня увлечён работой. Склонившись над доской, я смотрел на то, как, покачивая корзинкой, удаляется Элла. Мне никогда не надоедает смотреть на то, как ходят женщины, особенно, если они ходят, как Элла. Медлительные, тяжёлые и вместе с тем пружинящие движения. Но неискушённому взгляду эту пружинистость не заметить. Она не на поверхности, а в вибрации мышц бёдер и живота. Это похоже на сдерживаемую силу.

— Убери палец, — крикнул Лесли, — а то отрежу.

Он смотрел на меня с усмешкой, и я вдруг осознал, что придерживаю доску, а Лесли стоит передо мной с трёхфутовой пилой в руках. Это меня удивило, потому что я не мог вспомнить ни того, как здесь появилась пила, ни того, как я сменил позицию. Я слегка отодвинул руку.

Двигавшаяся пила начала врезаться в древесину.

— Думаешь, будет дождь?

Я взглянул вверх. Небо затягивали тучи. Было такое ощущение, что одна его часть постепенно поглощает другую, а холодное солнце, теперь закрытое облаками, в ярком ореоле, на фоне тёмной стороны неба было похоже на осколок стекла.

— Похоже, будет, — сказал я.

— Давай спустимся и выпьем чаю, — предложил Лесли. — Всё равно здесь нам особенно нечего делать.

Поверхность канала покрылась зыбью.

Мы пили чай, когда вернулась Элла. Она попала под дождь, сказала, что насквозь промокла. Она встала у меня за спиной и начала переодеваться. Лесли читал утреннюю газету, которую она принесла. Оторвавшись от газеты, он сказал: «О ней ни слова, Джо. В Пейзли одной старушке пробили голову, а о нашей находке — ничего».

Позади себя я слышал движения Эллы, её периодически сдерживаемое дыхание, пока она переодевалась в сухую одежду. А потом я услышал, как ткань скользит вверх по её ногам и бёдрам. Мягкий, слегка покалывающий звук. Я чувствовал запах плоти, на которой только что была вымокшая под дождём одежда. Я с трудом поборол желание обернуться. А потом она сказала:

— Тебе-то что до неё? Может, пора успокоиться? Она ведь уже умерла.

Лесли что-то невнятно проворчал в ответ. А потом он сказал, что та старушка, после того, как её убили, просидела три дня в своём кресле, и, если бы молочник не заметил, что она перестала забирать молоко со своего крыльца, и не заявил бы об этом в полицию, она бы всё ещё сидела в своём пустом доме с пробитой головой.

— Забавно, — заявил Лесли, — вот так иногда не знаешь, что творится у тебя под носом.

Обед прошёл как обычно. Я лишь раз прикоснулся к Элле под столом. Она слегка покраснела и продолжила есть. Ребёнок болтал без передышки, но никто из нас не обращал на него внимания. Когда мы поднялись на палубу, дождь уже кончился, а над полями и каналом порывы ветра разносили уже не дождевые капли, а кристаллики снега, мокрые и прозрачные, которые становились заметными только при очень сильном ветре. В бодрящем воздухе витала неопределённость.