Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

Каждый день мы узнавали, путем всяческих дипломатических ухищрений, новые сведение о расположении охранных постов кругом лагеря, о деревнях, лесах, болотах, дорогах, охране границ, способах погони и пр. и пр. Мы настойчиво анализировали причины неудачи первых двух побегов и старались предусмотреть все мелочи третьего, ибо он должен был быть удачным.

* * *

Был конец марта. До побега оставалось около 4 месяцев. Мы кое-как устроились. Брат и Юра работали в УРЧ (Учетно-распределительная часть лагеря), а я был заведующим амбулаторией. Мы радовались, что есть шансы удержаться вместе до момента побега и рассчитывали, что в намеченный день «три мушкетера» (как звали нас в лагере) спаянной группой рванутся вместе к новому миру…

Но… «человек предполагает, а ГПУ располагает…» Никому из нас не суждено было бежать из Подпорожья — маленького села на берегу реки Свирь.

В один из хмурых, темных вечеров в барак быстро вошел брат и озабоченно сказал:

— Плохие новости… Телеграмма получена из Медгоры… Меня и Юру переводят на север…

— А меня?

— Да ты ведь тут к санитарному городку пришит. Незаменимый… Про тебя ничего нет… Черт возьми… Неужели нас разлучат? Пойду еще в Управление — попробую там поднажать… А как ты себя чувствуешь?

— Да так — согласно всем законам приступа. Жар за сорок, но неожиданного ничего. Хины все равно нет…

— Ладно, Бобби. Твое дело теперь срочно выздоравливать. А я пойду нажимать…

Я лежал в припадке своей старой хронической малярии — дара кавказских путешествий. Кровь горячими волнами пульсировала в артериях, голова гудела от жара, а сердце сжималось от боли и беспомощности.

Неужели нас разлучат?..

В бараке было темно и душно. Далеко в углу горела небольшая керосиновая лампочка, и около нее, у гудящей печки сидело несколько темных фигур.

Я метался на своей койке, и в памяти вставали картины прошлого. Сколько раз уже мне приходилось расставаться с братом, самым родным и близким мне человеком, и расставаться без всякой уверенности, что еще доведется увидеться на этом свете…

— Вот, Петербург. 1917 год. Революция. Я, молодой студент, уезжаю на юг в отпуск «во все города и селение Российской Империи», как значилось в отпускном билете, а уже чувствуется, что вся страна — в лихорадке. И даже наше прощанье на вокзале проходит под аккомпанемент отдаленных выстрелов…

— Киев. 1919 год. Гражданская война. Я прорвался к брату в гости из Ростова только на несколько дней. На Кубани остался старик отец и работа на газетном и молодежном посту. И я закидываю винтовку за плечо и опять ныряю в водоворот событий.

— Маленький украинский городок Ананьев. 1921 год. Случай или чудо помогли нам найти друг друга после взрывов гражданской войны. Средний брат погиб, и мы особенно сильно чувствуем себя связанными общей судьбой. Но по телеграмме Крыма меня арестовывают за скаутскую работу и увозят под конвоем. И опять я махаю шапкой на прощанье и силюсь весело улыбнуться…

— Одесса. 1923. После ряда арестов и года тюрьмы я уезжаю в Севастополь. Пароход медленно отходит от пристани, и в толпе провожающих массивной глыбой видны плечи дяди Вани…

— Москва. 1926. Туманное утро. Чекистский автомобиль увозит меня, арестованного, на Лубянку, страшную Лубянку… У ворот дома стоит Ирина и Ваня. До свиданья!..

А, может быть, и прощайте?..

— Еще через пять месяцев. Лицо брата прильнуло к решетке Бутырской тюрьмы. Это прощанье перед Соловками… Впереди пять лет разлуки. Пять лет советской каторги…

— Двор Ленинградской тюрьмы. 1933. Мы все арестованы при второй попытке побега из СССР. Шансов на жизнь почти нет… Особенно для меня, соловчанина и беглого ссыльного… Мы молча обнимаемся. Разве нужны слова в такие тяжелые минуты?..

И теперь вот опять…

Познай самого себя, но познав… не впадай в уныние…

После бессонной ночи забрезжило северное утро. У дверей барака появляется конвой.

— Эй, Солоневич… Юрий и Иван… Выходи!..

Последний поцелуй, суровый и короткий. Крепкое рукопожатие.

Мы молчим… Не хочется, чтобы дрогнувший голос выдал волнение. И без того на сердце так тяжело… Впереди — побег, в котором шансы на успех так малы… А неудача — смерть… Увидимся ли когда-нибудь? Неужели этот поцелуй был действительно последним?.. Да, что и говорить, нам и помолчать есть о чем…

Последний взгляд, и фигура брата скрывается в дверях.

Я заворачиваю голову в одеяло, и мучительные рыдание сотрясают мое тело. Горячие слезы не облегчают, а жгут… Они так мучительны для мужской гордости и выдержки. И одна за другой они ползут и ползут по щекам, как расплавленный свинец. Зубы судорожно сжимаются в тщетном стремлении удержать их, и от этого усилия вздрагивает грудь… Неужели я сломан?..

Боже мой! Боже мой!.. Когда же конец всему этому?..

День врача в концлагере [48]

Лето 1934 года я провел в небольшом лагерном пункте в г. Лодейное Поле на реке Свирь в должности начальника санитарной части.