Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

Мы присоединились к просьбe. Манька секунду колебалась, но потом кивнула головой.

-- Ишь, ты, -- шепотом сказал мнe Каракуль... -- Вот чудеса-то! Уговорили!.. Огневая она, да с норовом... Не зря ее "Манька -- вырви глаз" зовут?...

-- Это почему ее так прозвали?

-- Никому не спустит! Как что -- так в глаза, как кошка, лeзет. Говорят, какому-то красноиндeйцу так глазья и повыдергивала... Не поладили, видно...

-- Ш-ш, -- зашишикали на нас, и в наступившей тишинe прозвенeл мягкiй серебристый голосок, тихо и с громадным чувством начавши чудесную по простотe и лирикe пeсенку "Кирпичики"...

"На окраинe гдe-то города

Я в убогой семьe родилась...

Горемыкою, лeт пятнадцати,

На кирпичный завод нанялась..."

Ах, эти "Кирпичики"!.. Как молнiеносно и стихiйно овладeли они всей Россiей... Кто только не знал их и кто не пeл?.. Я помню, как в Москвe нeсколько концертов подряд знаменитой артисткe Неждановой не давали пeть, требуя "Кирпичиков". Она отговаривалась незнанiем слов. Тогда избрали комиссiю, чтобы написать текст и все-таки, в концe концов, заставили ее спeть "Кирпичики".

И никогда знаменитая пeвица не слыхала, вeроятно, таких апплодисментов, как послe заключительных слов пeсенки:

...Так за Сеньку-то, за кирпичики

Полюбила я милый завод...

И сколько лeт пришлось всяким совeтским "культ-отдeлам" принимать мeры для выкорчевыванiя этой "идеологически невыдержанной" пeсенки... 188

А звуки пeсенки льются и льются... И всe притихли и как будто зачарованы голосом "Маньки -- вырви глаз", поющей под аккомпанимент рокота моря...

-- Манечка, Манька... -- раздались голоса послe конца пeсни... -- А ну-ка, "Мурку"... Спой, Манька, не ломайся, когда просят... А ну...

Манька, словно очнувшись, тряхнула головой, и снова в ея глазах блеснул злобный огонек. Тамара наклонилась к ней и ласково сказала.

-- Спойте, Манечка, мы всe просим... Пожалуйста, голубчик.

Манька как-то дико взглянула на Тамару, вздрогнула и отвернулась.

-- Ладно, -- отвeтила она.

И в наступившем напряженном молчанiи полилась пeсенка о любви вора к "Муркe"... В этой любви и страсть, и ненависть, и боль... И звонкiй голосок пeвуньи с замeчательной выразительностью передавал эти примитивныя чувства вора. Я оглянулся... Безпризорники сидeли неподвижно, не отрывая глаз от лица Маньки. Кулаки у многих были сжаты и от волненiя прерывалось дыханiе и раскрывались рты...

"Мурка" оказалась предательницей... Любовь вора и сладкое "блатное" житье она промeняла на "лягашку"17... И вот наступает возмездiе:

"Шел я на малину18, встрeтились мнe урки...

Вот один из них мнe говорит:

"Мы ее вспороли... В кожаной тужуркe

Там, за переулочком, лежит..."

И рыдающим аккордом вырываются из губ поющей дeвочки послeднiя слова:

"Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая...

Здравствуй, дорогая... И прощай..."

И я вижу, как по щекe удалого Каракуля ползет слеза...

17 Сотрудник уголовнаго розыска.

18 Воровской притон.

189

Кончилась пeсенка, но молчат всe. Сколько у этих дeтей сентиментальности и романтичности под внeшней корой наплевательскаго отношенiя ко всему в жизни... И не разберешь, что здeсь больное, издерганное, а что душевное и мягкое ...

Каракуль первым встряхнул головой.

-- Вот, стерва, -- одобрительно произнес он, стараясь скрыть свое волненiе. -- Аж до сердца достало!.. Тебe бы Манька, в звeринец, ты бы бегемотов, вот, как в пeснe, в слезу бы вогнала. Фу... Ну, это не дeло -так разнюниваться... А ну-ка, Шлемка, запузырь ты что повеселeе... Хоть бы про свадьбу!

Худой высокiй мальчик озлобленно оглянулся.

-- Пошел к чорту, -- мрачно буркнул он.

-- Ишь, ты, какой гордый, что твой Троцкiй! -- вспыхнул Сенька. -- Как дельфина-то, небось, жрал, а как сгрохать что, так и морду воротишь... Раз компанiя -- так уж нечего разсусоливать. Добро бы еще не умeл...

-- Спойте, Шлема, -- попросил я, с интересом вглядываясь в его характерное еврейское лицо с тонкими чертами, красиво очерченными блeдными губами и чахоточными пятнами на щеках... -- Я очень люблю еврiйскiя пeсенки. А вы сами откуда?

Щлема исподлобья взглянул на меня.

-- Я? С Голты.

-- Ага -- это который в "Первомайск" переименован? Я бывал там...

Лицо Шлемы мгновенно прояснилось...

-- Бывали? Правда? А давно?

-- Да в 1922 году.

-- А-а-а-а, -- разочаровано протянул Шлема. -- Давно... Тогда еще люди жили. А теперь там -- уй, не дай Бог, что дeлается...

-- А ты-то почему уeхал?

Тонкiя губы Шлемы болeзненно искривились:

-- Почему?... И отец умер, и мать умерла, и сестра умерла. Я и ушел...

-- Да будя там слезы точить, -- вмeшался Каракуль. -- Чего ушел? Ясно чего -- не сдыхать же с 190 голодухи... Им вeдь, жидюкам, может, хуже нашего пришлось! Мужик -- он на землe хоть что найдет, корешок какой выкопает, а им совсeм каюк. Ну, да ладно! Таких исторiй не переслушаешь... Вали, Шлемка, своего Шнеерзона. Нечего там! А мы, ребята, покеда для него оркестр сварганим.

И улыбающiеся безпризорники начали подмывающе веселый мотив "Свадьбы Шнеерзона".

-- Ну, ну, Шлемка... Гоп, ца, ца, ца... Гоп, ца, ца, ца...