Молочные зубы

Они вернулись потные и улыбающиеся, с перепачканными землей руками и одеждой. Это напомнило Сюзетте, что каждую весну она собиралась посадить овощи, но у нее до этого так ни разу и не дошли руки. Ханна прыгала на одной ноге и пела Himlen ler i varens ljusa kvallar, solen kysser liv i skog och sjo[30]. Потом помчалась наверх наперегонки с папой, чтобы посмотреть, кто из них первым умоется, приведет себя в порядок и переоденется.

Сюзетта наклонилась к подмышке и потянула носом. Дезодорант, аромат которого напоминал пудру, не мог забить ее естественный запах. Она уже несколько дней не принимала душ: если честно, не хотела избавляться от образовавшейся на подошвах корки, притуплявшей боль. И даже не могла вспомнить, когда в последний так долго не мылась и не убиралась в комнатах. Мысль о том, что через пол могут прорасти виноградные лозы, зазмеиться по стенам и заполонить собой весь дом, будто джунгли, совсем не была ей противна. Она в лохмотьях могла бы забраться по ним наверх и найти под потолком жердочку. В таком варварски переделанном доме не было бы никакой необходимости в общении. Она воняла бы мускусом, и Алекс трахал бы ее сзади. Может, там даже нашлось бы место Ханне, которая стала бы диким ребенком, счастливым животным и могла бы реветь как шимпанзе.

Сюзетта закрыла свои альбомы для рисования и собрала принадлежности, трепеща от ощущения, что эти выходные ее изменили. Если бы не искалеченные ноги, она все это время с маниакальным упорством суетилась бы по дому, терзаясь, что так и не стала хорошей матерью. Может, всему виной был легкий хмель от шампанского, к которому она то и дело прикладывалась, однако теперь ей казалось, что с их проблемами можно справиться, что они их переживут.

Сюзетта долго рассматривала свои перепачканные красками руки, будто они принадлежали статуе, а не человеку. Это были руки, занимавшиеся важными вещами, ведомые воображением и спонтанностью, лелеявшие мечты, таившиеся в закоулках души.

Неужели ей когда-то хотелось чего-то другого? И было мало постоянства и утешения в виде нерушимой любви близкого человека? Эти грязные руки вполне могли найти на это ответ.

В отличие от ног. Она встала, намереваясь доковылять до раковины, но тут же рухнула обратно в кресло. Грязные ладони повсюду оставляли следы: на костылях, кухонных полотенцах. Она все смотрела на них и не торопилась позвать Алекса на помощь.

* * *

В университетском городке Лунд, где он вырос, в этот день обычно устраивали барбекю и выпивали, а вечером, когда солнце соскальзывало за горизонт, зажигали костры. В доме Йенсенов в Питтсбурге праздновать начинали с большим опозданием и слишком рано разжигали огонь. Они отмечали это торжество ужином на свежем воздухе у переносного очага.

Сюзетта, только-только после ванны, в чистой одежде: удобных серые брюках и светло-голубой куртке на молнии, – сидела в кресле спиной к дому. Рядом на земле лежали ее костыли. Все трое были чересчур возбуждены. Ее собственную кипучую энергию, рвавшуюся наружу, можно было объяснить долгим вынужденным сидением. Ей страшно хотелось вскочить и помочь: разложить хворост, приготовить еду, принести тарелки. Энтузиазм Алекса объяснялся радостью, которую ему приносил этот праздник: шведы любили отмечать торжества, даже те, что исчезли из их культуры давным-давно. Ханна ходила за отцом как верная собачонка, ретиво бросаясь делать все, о чем он ее просил: притащила кувшин с водой, две бутылки любимого им с Сюзеттой вина и поставила все это на складной столик прямо у двери. Принесла ложку для салата, скатерть и штопор для вина, разложила все на столе, а потом вприпрыжку бросилась выполнять следующее задание Алекса.

Сюзетта расстраивалась при виде того, как девочка глубоко предана отцу. Выходные, казалось, рассеяли его смущение и страх, и теперь ее тревожил оптимизм супруга, его вера в раскаяние Ханны. Дочь целых два дня не творила никаких бед, но этого было недостаточно.

Алекс с гордым видом принес еду: огуречный салат собственного приготовления, ржаной хлеб с маслом и сливочным сыром, спаржу на пару, большое блюдо с копченым лососем, а также селедку в маринаде, приправленную нарезанными помидорами и луком. Чтобы купить рыбу, ему утром пришлось сделать вылазку в их любимый магазин, специализирующийся на продаже всяких деликатесов. Она помнила, как была удивлена, когда впервые услышала шведское название лосося – lax, – напомнившее ей локс, еврейское кушанье из ее детства. С тех пор этот новый локс стал ее любимым блюдом, хоть и не имел ничего общего с копченым лососем в юности. Алекс тоже восторгался, что у евреев и шведов так сходятся вкусы в отношении «вонючей рыбы». Вместо рогаликов они ели ржаной хлеб, а открытые бутерброды представляли собой смешение двух культур.

– Разводим огонь и садимся за стол? – спросил он.

– Звучит здорово. Я очень проголодалась.