Молочные зубы

– Может, на деле Ханна пытается как-то с нами общаться, но у нее ничего не получается. Как бы то ни было, когда я с ней говорил, мне показалось, что она раскаивается, тоскует. Я не хочу, чтобы она думала, будто мы ее бросили. Что если наша девочка болеет…

Нет, так Сюзетта тоже не могла. Болезнь их дочери – ее вероятный диагноз – могла встать между Алексом и ею, угрожая их разрушить. Ханна, по-видимому, даже не понимала, о чем ее просили. Однако затея выглядела безобидной, пусть даже и неэффективной.

– За ней надо будет внимательно следить, – произнесла она, уступая в угоду его стремлению не чувствовать себя беспомощным.

– Ясное дело.

– Не спускать глаз. Не хочу, чтобы она сожгла что-то еще.

– Я все время буду рядом.

– Как насчет шампанского и клубники? – спросила она, отметая дурные предчувствия и стараясь справиться с ощущением грядущей беды.

В прежние годы он настаивал, чтобы на праздник Valborg у них был традиционный завтрак.

– За этим мне тоже надо будет заехать, – сказал он, подошел к ней, прижался щекой и нежно поцеловал. – С тобой все будет хорошо?

Она улыбнулась, кивнула, схватила мобильник и сжала его в руках с таким видом, словно в случае опасности он мог ее спасти. И чуть не засмеялась, представив, как набирает телефон службы спасения и объясняет, что ее одержимая дьяволом дочь проснулась и теперь ей угрожает… Ой, не обращайте внимания, она просто пошла в туалет пописать.

– Только туда и обратно, – сказала Сюзетта.

Он еще раз ее чмокнул и спрыгнул с кровати.

– Не закрывай, – попросила она, когда он собрался затворить дверь в ванную.

– Я мигом, – прошептал он, оставив дверь нараспашку, и скатился по лестнице.

Звякнули ключи, и замок защелкнулся.

Через минуту его машина тронулась с места.

В доме наступила могильная тишина. От мысли, что сейчас из комнаты выйдет дочь, незнакомая, чужая, с широко открытыми глазами и маленькими кинжалами вместо зубов, у Сюзетты на руках дыбом встали волоски. На мгновение ее посетило ощущение дежавю. Она знала, что именно так поведет себя Ханна: придет к ней со зловещей улыбкой на губах – и хотела закрыть дверь и поставить барьер между собой и чудовищем, которое могло в любой момент проснуться. Она попросила Алекса оставить ее открытой, чтобы видеть холл, но теперь помимо своей воли не сводила глаз с колокольчиков, ожидая малейшего движения. От напряжения у нее затуманился взор, она хотела позвонить Алексу, сказать, что передумала, и попросить вернуться домой.

Но ничего такого делать не стала.

Однажды Мари-Анн уже умерла на костре, став жертвой предвзятости своего времени. Им тоже надо попытаться. Теперь справедливость была на их стороне. Когда-то ребенок по имени Ханна улыбался солнышку, хлопал в ладошки, когда смотрел на птиц, вечно хихикал. Девочка была несчастна. И ни один логопед, ни один детский врач так и не поставил диагноз, не объяснил, почему она не говорит. Вряд ли Алекс готов был услышать, что их дочь страдает от психического расстройства, хотя доктор Ямамото сказала это чуть ли не напрямую. Наконец у них появилось хоть что-то, над чем можно работать, и общая цель – помочь Ханне.

Она попыталась успокоить нервы, повторяя как мантру, что девочка «не ведьма, а больна».

С улицы донесся вопль, сменившийся громкими раскатами хохота. Стайка гуляк, собравшихся в какой-нибудь местный бар, предположила она. Сейчас напьются и перетрахаются. Несмотря на все свои проблемы, она совсем им не завидовала. Ни коллективное забытье, ни пьяный секс, ни категоричный уход от реальности никак не помогут решить их. У нее есть муж и дочь, которых она любит и которые стоят того, чтобы за них сражаться.

Может, надо было предложить Ханне помочь нарисовать Мари-Анн? И этот арт-проект стал бы первым совместным творением матери и дочери? Таким поступком она могла бы сказать: «Я помогаю тебе изгнать внутренних демонов, потому что люблю. И огорчаюсь, что ты замыслила такой страшный, невыполнимый план».

Вот что она скажет, если звякнут колокольчики и откроется дверь:

– Что бы ты ни сделала, я все равно тебя люблю.

ХАННА

Она сидела за кухонным столом, доедая последние кусочки банана и допивая молоко, глядя, как папа помогает маме ковылять вниз по лестнице. После ее попытки отомстить с помощью кнопок в доме все стало как-то странно и зыбко, его будто посадили на качели, которые все раскачивались, не в состоянии остановиться. На нее никто не орал и не грозил наказанием. Однако весь день накануне девочка провела одна, а папа лишь время от времени заглядывал посмотреть, как она. Одиночество Ханна любила, только когда выбирала его сама. Отец едва помог ей искупаться в ванне и не удосужился расчесать волосы. А потом отказался почитать ей любимую книгу и взял вместо нее другую, скучную и по-детски наивную. Потом быстро ее отбарабанил, а она недоуменно смотрела на него.