Молочные зубы

Они не могли видеть лица Ханны, отвернувшейся от них и зарывшейся в подушку, поэтому она улыбнулась. Болезнь подбиралась к маме все ближе и ближе. И поделом ей. Но потом папа встал, потащился вброд к берегу, она испугалась, что он нарушит обещание, предаст ее и вместе с мамой спустится вниз. Однако они лишь подошли к лестнице, он остановился, и родители стали перешептываться.

– Он думает, это из-за операции? Может, тебе нужно больше времени, чтобы все зажило?

– Не знаю, я говорила только с медсестрой. Завтра сдам анализ крови, чтобы у них были результаты.

Они затихли. Может, папа задумался о том, как столкнуть маму с лестницы? Но ни криков, ни глухих ударов не последовало, и тогда он заговорил опять, чуть громче и уже не шепотом.

– Я хочу, чтобы ты записала каждое слово, которое она произнесла в ипостаси Мари-Анн.

– Уже записала – по просьбе Беатрикс. Сейчас пришлю.

– И говори мне каждый раз, когда это будет происходить. Я должен знать.

– Хорошо. Обещаю тебе.

– И потом… постарайся ее больше не бояться – она пытается общаться… с нами, с тобой. Честно говоря, я тебе даже немного завидую. А ты не можешь этого оценить…

– То, как она это делает, оценить нельзя. Не думаю, что тебе на самом деле понравилось бы.

На этот раз ей пришлось согласиться с мамой. Папа не сделал ничего такого, чтобы навлечь на себя гнев Мари-Анн. И если она когда-нибудь найдет способ произносить слова, они все будут обращены к папе.

– Мне трудно с этим смириться.

– Само собой. Но, Алекс… ты мог бы поверить мне на слово. Я целыми днями забочусь о ней. Это не пустая суета, не нытье и не маленькие вспышки гнева.

– Беатрикс характеризовала происходящее как процесс, который в течение определенного времени развивался, и сразу дать ему обратный ход нельзя. Знаю, тебе тяжело, но не хочу, чтобы ты теряла терпение.

– Я стараюсь. Думаю, сегодня у меня получилось лучше. Плюс Беатрикс. Да и школа поможет.

«Тисдейл» здесь точно не поможет. Надо будет прибегнуть к помощи Мари-Анн и активизировать игру против мамы. А дома им будет легче на пару портить ей жизнь. Надо придумать что-нибудь достаточно мерзкое для того, чтобы ее выгнали из школы для плохих детей. Убийство Ночного Бормотунчика отзывалось такой болью, будто ее сердце сунули в блендер. Мама должна знать, что это такое.

– Мне Беатрикс нравится, – сказал папа.

– Мне тоже.

Они поцеловались. Чмоки-чмоки. Потом мама ушла, а папа скользнул рядом с ней в кровать. Ей хотелось – прямо до жути – не спать, побыть с ним и обдумать все, что надо. Но сон, этот жадный вор, украл ее и унес во мрак.

* * *

В следующую пару дней была только школа и ничего, кроме школы. Комната-прыгалка, когда в ней находились другие: дети-мутанты и похожие на клоунов взрослые с нарисованными улыбками, – казалась не такой веселой. Ханне не нравилось торчать в классах, где все поверхности были слишком жесткие, а ей самой приходилось все время сидеть. Она не понимала, почему от нее требовали быть роботом и в течение бесконечных часов следовать скучному распорядку злого учителя, даже более строгому, чем завела дома мама. Она хотела сама составлять расписание, решать, где и когда ей находиться. Мысль о том, что дети всегда сидят в одинаковых помещениях, за одинаковыми столами и выполняют одинаковые задания, как и было в школе, подразумевала, что все они вырастут одинаковыми.

Настоящим открытием для нее стала Спокойная комната. Вообще-то, она предназначалась для наказания и представляла собой место, куда детей отправляли, чтобы «подумать». Ханна пыталась сидеть словно статуя, не двигаясь и никому не отвечая, но когда стала всех игнорировать, это никому не понравилось: роботам полагается следовать приказам, а не изображать из себя мертвецов. Но порой она заходила слишком далеко, бросаясь в другую крайность: начинала прыгать, махать руками и издавать разные звуки. А когда не могла успокоиться, ее уводили в Спокойную комнату, которую она считала не наказанием, а наградой. Ей разрешали посидеть на больших подушках и почитать книгу. Обычно с ней оставался кто-то из воспитательниц, но время от времени они куда-то убегали, и она выкраивала минутку, чтобы побыть наедине с собой. Поэтому старалась устраивать подобные сцены как минимум два-три раза в день.

Большинство попыток Ханны всех игнорировать и держаться на расстоянии не производило особого впечатления на мисс Этвуд и остальной тупоголовый персонал. Другие ученики тоже издавали звуки, никак не способствующие сохранению дисциплины. Один мальчик пользовался голосом только для того, чтобы выть полицейской сиреной. Другая девочка любила подражать животным и издавать звуки, выходившие далеко за пределы лая: квакать, мычать, фыркать и трубить как слон. Ханна понятия не имела, что сделать, чтобы ее выгнали. Может, что-нибудь придумает Мари-Анн.

С мамой тоже возникли проблемы. Ханна увидела у нее на предплечье небольшой розовый синяк, в том месте, где иголка высосала из нее кровь. Надеясь причинить боль, она надавила на него, но мама лишь ударила ее по руке.