Молитва о Рейн (ЛП)

Кроме того, – не могу винить ее. Я уверен, что приглашение незнакомца в ваш дом после того, как он наставил на вас пистолет, входит в первую десятку из списка дерьма, которое одиноких девушек учат не делать.

А приглашение незнакомого мужчины в дом после того, как он дважды наставил на вас пистолет, – вероятно, входит в топ-5.

Занервничав, Рейн поворачивает голову в сторону «шевроле»:

– Ты можешь выкачать бензин из грузовика моего отца. По дорогам сейчас все равно невозможно ездить. Они превратились в груды металлолома. Я думаю использовать этот... – ее глаза снова устремляются на меня, когда я со щелчком открываю свой новый карманный нож и отрезаю около пяти футов шланга, – шланг.

      – Спасибо, – усмехаюсь я. Подойдя к машине со шлангом в руке, разрезаю его на две части – длинную и короткую. Затем снимаю крышку топливного бака и вставляю обе трубки в отверстие. – Подержи это, ладно?

Рейн бежит вприпрыжку. Так, словно ее задница в огне. Я нахожу интересным то, что она совершенно неспособна следовать указаниям, если только это не просьба о помощи.

Девочка, вероятно, стала бы медсестрой, как ее мама. Если эта мама вообще медсестра.

Я снимаю кобуру, стараясь не задеть рану на плече, и кладу пистолет на землю. Вижу, как Рейн смотрит на него, поэтому отодвигаю ногой оружие еще дальше.

– Неа.

– Это мой пистолет, – малышка делает вид, что дуется, пока я снимаю рубашку и засовываю ее в отверстие вокруг шлангов.

Я прижимаю ее руки так, чтобы она удерживала рубашку и шланги на месте.

– А ты не можешь просто засунуть туда трубку и пососать ее? – спрашивает Рейн, когда я подвожу байк ближе к грузовику.

– Конечно, если хочу нахлебаться бензина.

Она красочно закатывает глаза, и от этого кажется такой юной. И гигантская толстовка с надписью: «Двадцать один пилот» усиливает впечатление.

– А сколько тебе лет? – спрашиваю я, наклоняя байк в сторону так, чтобы его бензобак был ниже, чем у грузовика.

– Девятнадцать.

Херня.

– А сколько тебе лет? – спрашивает врунишка, когда я засовываю конец длинного шланга в свой бензобак.

– Двадцать два.

Держа мотоцикл под нужным углом, я наклоняюсь туда, где Рейн удерживает всё на месте, и дую в короткую трубку. Через мгновение девочка ахает, когда мы слышим, как жидкость хлещется о дно моего бензобака.

– А где ты этому научился? – глаза Рейн широко раскрыты, голос слегка хриплый, а рот чуть приоткрыт в букве «о».

Я начинаю думать еще о нескольких способах придать ей такое выражение лица, когда вспоминаю, что она задала мне вопрос.

– «Ютьюб».

– А, ну да, – она смеется, – интернет не работает неделю, и я уже забыла про «Ютьюб».

Неловкое молчание повисает между нами, пока мы вынуждены стоять там, каждый держа свой конец шланга.

Рейн нарушает его и умудряется усугубить ситуацию.

– Я не могу поверить, что у нас осталось всего три дня.

– Говори за себя, – резко отвечаю я.

– Оу, хорошо, – девочка сводит брови вместе, обдумывая мое замечание. – Эй, можно задать тебе один вопрос?

Я пожимаю плечами:

– Ты же все равно это сделаешь.

– Если то, что грядет, действительно настолько ужасно, как все думают, тогда почему ты так стараешься выжить? Я имею в виду, что хорошего оказаться последним человеком на Земле?

– Тогда я стал бы королем этого гребаного мира, – отвечаю невозмутимо.

Бак почти полон, поэтому ставлю байк вертикально, чтобы остановить струю.

Рейн издает печальный смешок, когда я вытаскиваю шланг и снова завинчиваю крышку топливного бака:

– Да, ты стал бы королем всей разоренной, разрушенной планеты.

Пожимаю плечами и толкаю подножку. Я никогда не говорю о своем дерьме, но есть что-то в том, как эта девочка ловит каждое мое слово. И у меня просто вылетает:

– Если смогу пережить этот гребаный апокалипсис, тогда всё, что я перенес, будет иметь какое-то значение, понимаешь? Например, вместо того, чтобы сломить... они сделали меня неуязвимым.

Большие грустные глаза Рейн начинают блестеть, заставляя меня пожалеть, что не держал свой гребаный рот на замке́. Мне не нужна ее жалость. Я хочу, чтобы она подчинялась. Мне нужны ее ресурсы. И, если быть честным, я бы также не возражал прямо сейчас нагнуть эту киску над капотом пикапа.

– А они, это кто? – спрашивает она, когда я вытягиваю из ее рук части шланга и бросаю в разросшуюся траву.

– Это не имеет значения. – Поднимаю с земли свою кобуру и осторожно натягиваю ее обратно на свою майку-алкоголичку. – Главное, что если я все еще буду здесь, а они – нет, то я победил.

– Ну, кто бы они ни были, – Рейн едва заметно улыбается, когда я встряхиваю рубашку, чтобы расправилась ткань, – надеюсь, что они умрут последними.

У меня вырывается смех, когда смотрю на ангельское лицо Рейн. Она тоже начинает смеяться, а потом выхватывает счастливую рубашку из моих рук.

– О боже, неужели ты всерьез собирался надеть это? – хохочет сучка.

Я хватаюсь за свою рубашку и пытаюсь вырвать ее, но малышка держит изо всех сил.

– Как ты собираешься пережить апокалипсис в рубашке, пропитанной бензином?