Молитва Иванова

Брошу я эту постылую работу в инкассации и запишусь куда-нибудь в экспедицию, подумал он с отчаянием. На Нибиру, например. Нет, туда не возьмут — физподготовки никакой уже, не выйдет из меня космонавт. Хорошо, на Олимп. Раскопки, суровые условия, открытия. Заматерею, жир сойдет. Чешуя станет тусклой, дубленой, в шрамах. Девки таких любят, особенно если зарплату не тратить, на счете копить. Домик купить на севере. Летом морошковые поля, коктейли из свежего гнуса, зимой северное сияние, охота на белых сусликов. Свирепые твари, говорят. Комбинезон на раз прокусывают, саблезубые.

Не ври себе, не ври, Иванов. Ничего ты не поменяешь и никуда не уйдешь. Отец, как Маргариту, сестренку твою, похоронил полгода назад, только тем и живет, что тебя поедом ест, а сам радуется, что младшие парни уже по третьему выводку высидели, а ты с ним нянчишься. Лечишь, кормишь, развлекаешь, терпишь, как можешь. Ему повезло — пукнул вовремя… А тебе ни одна ляля яиц не подарит. Слюни подбери и тащи свою лямку.

Иванов выключил зеркало, накрыл пустую клетку салфеткой и бросился обратно в кровать. Закинув руки за голову, уставился в потолок.

Солнце уже вовсю палило, пробиваясь сквозь защиту на окнах. Тяжелое, красное, в полгоризонта, беззвучно выжигало Землю. Спать давно пора, до заката осталось всего ничего, а не спалось никак. День вот-вот закончится, выспаться опять не успею, равнодушно подумал Иванов. И вяло сказал сам себе — плевать. Слишком на многое стало плевать в последнее время…

Вся жизнь прошла в ожидании Чуда или чудес.

Прошла жизнь, прошла. Сорок лет уже почти, еще сорок — и привет. Но из оставшихся сорока, если ничего не заболит и не убьет раньше времени, двадцать лет будет отведено на убогую старость, потому что некому будет со мной нянчиться, как я с отцом нянчусь. У меня ни старшего, ни младшего сына нет и не предвидится. Клетку для сапиенсов даже продавать не буду — выкину к чертовой матери. Кому пыль в глаза пускал, когда приперся с этой клеткой на работу? Мол, сапиенса купил, и вот клеточку для него. Зеллису? Эта сволочь все равно найдет за что укусить. У него три пары лысых сапиенсов, элитных. Они даже огонь разводить умеют и хатки строить, а я себе и простого шерстяного сапиенса позволить не могу. И клетку купил, чтобы просто Зеллиса позлить, чтобы этот мажор впечатлился. Дурак я.

Дешевенькая защита на окне пропускала по краям лаву солнечного света. В комнате стало жарко и Иванов переключил кондей с комнаты отца на свою комнату. Все равно отец уже спит, разницы не почувствует. Поворочавшись в жаркой кровати, Иванов всхлипнул.

И, словно почувствовав что-то, пробилась к нему из Верхнего мира сущность матери. Малыш, ласково зашелестела она. Иванов резко накинул на голову одеяло.

Малыш… Сущность матери искрилась в жарких душных сумерках, разливалась ненужной сейчас нежностью, похожей на жалость.

— Мама, простите, но мне бы поспать. На работу скоро.

— О… — сущность матери растаяла.

Ваш Малыш уже пожелтел и обрюзг, мама, с него скоро чешуя посыплется, и не надо его навещать так часто, с отчаянием думал Иванов. К младшим наведывайтесь, внуков радуйте, а меня оставьте в покое пожалуйста. Он резко встал, задернул шторы поверх защитного экрана и упал обратно в кровать.

Господи, сказал Иванов про себя, поджимая к животу дряблый хвост. Ну хоть что-нибудь, хоть что-нибудь, ну пусть случится в моей жизни что-то необычное. Услышь меня, господи. Сделай для меня чудо.

И беззвучно заплакал сухими колкими слезами, уткнувшись в подушку.