Молчи обо мне

При этом она выразительно возводит очи, в который раз показывая, какого невысокого мнения о «качках». Я бы и рада сказать, что она преувеличивает, но, увы, все встреченные мной спортсмены начинались и заканчивались на бесконечных разговорах о здоровом питании и самолюбовании перед зеркальными стенами спортзалов.

Если я сейчас скажу, что не собираюсь заводить мужчину просто так, потому что «ребенок был нужен еще вчера», сестра озвереет, поэтому приберегу эту правду до лучших времен. А чтобы она не чувствовала свои старания недооцененными, киваю в сторону первого же попавшегося на глаза мужчины.

— А это кто?

Крепкий шатен, около ста восьмидесяти сантиметров роста и такой хмурый, будто за улыбки здесь взымают плату. Единственный, кто наплевал на дресс-код и пришел без бабочки или хотя бы галстука. Совсем не мой типаж, даже взгляду не за что зацепится. Разве что за морщинки вокруг глаз, потому что только они и делают его старше. Как будто по паспорту ему тридцать пять, а на лице все сорок.

— Мммм… — заинтересованно мычит Тася. Останавливается и с усмешкой отпивает шампанское. — Понятия не имею.

Глава вторая: Холостяк  

«Ты снова меня избегаешь!» — написано в очередном сообщении от Светы.

Ради смеха листаю ленту ее бесконечных истеричных посланий. Третий день она шлет их пачками, и ей совсем нескучно общаться самой с собой, потому что я не ответил ни на одно из них. А если почитать эту феерическую переписку, то Света успела сотню раз сама себя простить, наказать, обругать меня, сжечь на костре и залить мой мерзкий пепел горючими слезами раскаяния и бесконечными «Не делай мне больно!»

Мне в принципе по фигу, что она пишет, потому что и ежу понятно: я опять со всех сторон и как всегда виноват. Поведусь на крокодиловы слезы — и через пару месяцев все повторится сначала. Появится какая-то мелочь, повод высказать, какая я бездушная скотина и не ценю жертвы во имя наших отношений, мы снова поссоримся, разбежимся по углам, утром я отвезу ее к маме, и в этот ж день вечером Света начнет переписку с воображаемым собеседником.

Ну нет, родная. В этот раз тебе не взять меня «на слабо».

Я провожу взглядом по залу, особо никем не заинтересованный. Просто отбываю трудовую повинность, делаю вид, что без меня это мероприятие — та еще скучная муть. Хотя, муть и есть, сборище снобов и похожих на новогодние елки женщин. Хотя вот та брюнетка как раз в моем вкусе: длинные ножки, кричащее декольте… В котором, как в поговорке, скорее пусто, чем полно. Прости, малышка, я не твой Ромео.

На часах уже половина десятого, еще тридцать минут каторги, и мавр может быть свободен.

Эту ночь я точно проведу в гордом одиночестве в своей постели. Хоть высплюсь, потому что никто не будет наваливаться на меня с медвежьими приступами нежности.

«Мне больно, бездушная скотина!» — присылает Света, и я чуть не совершаю ошибку, набирая в ответ кучу ржущих смайликов. Но отправить не успеваю, потому что проходящая мимо пышнотелая мадам задевает локтем мою руку, разворачивает, словно болванчика — и я опрокидываю на себя весь так и не распробованный коньяк.

На любимую, сука, белую рубашку.

А самое хреновое, что бабища даже не останавливается, даже не понимает, что по ее милости кто-то обзавелся уродливым пятном на груди, словно младенец без слюнявчика.

Что ж, буду считать это поводом «скостить срок». И с чистой совестью уйду. В свой тихий дом на холме, спать под завывающий ветер. А завтра утром первым делом найду самую большую коробку, сложу туда весь Светкин хлам и отправлю с припиской: «Умнице от Унылого говна». Пусть побесится на прощанье.

На улице накрапывает мелкий дождик, аномально теплый сентябрь радует душу сыростью. Все же я сын Северной столицы, и когда приходится ездить в Белокаменную, начинаю страдать приступами удушья.

Ниже крыльца стоит девушка. Узнаю родственную душу по туфлям, которые она держит в руке, и босым ступням, которыми перебирает воду в маленькой луже.

— Скажешь, когда освободится? — становясь рядом, говорю я.

— Мы разве на «ты»?

Она поднимает — и опускает взгляд. Этакое невербальное: «Нет, мужик, ты совсем не в моем вкусе». Только я и не собираюсь тут парковаться, потому что, малышка, ты тоже абсолютно не мой типаж. Я в принципе не люблю блондинок, на генетическом уровне.

— Я не «выкаю» принципиально. Только в официальной обстановке и тем, кто в обуви.

Девушка только усмехается и протягивает руку, недвусмысленно намекая, что не прочь воспользоваться моей помощью. Я спокойно сжимаю пальцы и не без интереса наблюдаю, как она, стоя на одной ноге, второй рукой, к тому же занятой туфлями, пытается что-то достать из сумочки. Как у нее это получается — ума не приложу, но ничего не роняет, хоть пару раз близка к этому. Наконец, выуживает влажную салфетку и, сжав мою ладонь крепче, вытирает сперва одну, потом другую ступню и, морщась, надевает туфли.

— Обновка по случаю важного выхода в свет?

— Вы очень наблюдательны.

— Только ханжи продолжают «выкать» после того, как с ними уже на «ты».