Молчаливый полковник Брэмбл

— Но не кажется ли вам, Орель, — вновь вступил в разговор Паркер, — что у вас принято ценить интеллект выше его истинной ценности? В жизни, несомненно, полезнее уметь боксировать, нежели писать. Вам хотелось бы, чтобы в Итоне больше всех почитали первых учеников? Это все равно что потребовать от тренера беговых рысаков переключиться на цирковых лошадок. В колледж мы поступаем не ради образования, а чтобы проникнуться там предрассудками нашего класса, ибо без них мы были бы и опасны и несчастливы. Мы, как те молодые персы, о которых пишет Геродот [8]: до двадцатилетнего возраста их обучали лишь трем наукам — верховой езде, стрельбе из лука и правдивости.

— Пусть так, — сказал Орель, — но согласитесь, майор, ведь вы, англичане, совершенно непредсказуемы. Презирая «первых учеников», вы, однако же, цитируете Геродота. Больше того, на днях я застал вас на месте преступления: уединившись в своей обители, вы читали перевод из Ксенофонта [9]. Уверяю вас, мало кто из французов…

— Это совсем другое дело, — перебил его майор. — Греки и римляне интересуют нас не как объекты изучения, а просто как наши предки и как спортсмены. Мы — прямые наследники греческого образа жизни и Римской империи. Ксенофонт забавляет меня: он — типичнейший образец безупречного британского джентльмена, великий рассказчик про псовую охоту, рыбную ловлю и войну. Когда я читаю у Цицерона: «Скандал в высшей колониальной администрации. Тяжкие обвинения против сэра Марка Варрона, генерал-губернатора Сицилии», то, как вы сами понимаете, я воспринимаю это как некую давнюю семейную историю. А кем, скажите на милость, был ваш Алкивиад [10], если не Уинстоном Черчиллем? Правда, без шляпы или котелка…

Окрестный пейзаж радовал глаз: Кошачья гора, Красная гора, Черная гора… Своими плавными очертаниями они как бы окаймляли недвижные и тяжелые облака, словно написанные кистью голландского мастера. Крестьянские дома под соломенными крышами, отполированными временем, казалось, сливались с соседними полями: их выцветшая за годы кирпичная кладка приняла оттенок желтоватой гончарной глины. И только серые ставни, обведенные зеленой каймой, оживляли и очеловечивали это царство плодородных земельных угодий.

Кончиком стека полковник указал на совсем еще свежую воронку от снаряда, но майор Паркер, упорный во всем, продолжал рассуждать на любимую тему:

— Самая большая служба, которую нам сослужил спорт, как раз в том и состоит, что он предохраняет нас от интеллектуальной культуры. К счастью, у нас нет времени делать все, что захочется: гольф и теннис исключают чтение. Мы глупы…

— Какое, однако, кокетство, майор, — не удержался Орель.

— Да, мы глупы! — энергично повторил майор Паркер, не терпевший возражений. — А глупость — довольно большая сила. Когда нам угрожает опасность, мы не замечаем ее, ибо мало размышляем, благодаря чему сохраняем спокойствие и почти всегда с честью выходим из любого положения.

— Всегда! — с чисто шотландской краткостью поправил его полковник Брэмбл.

И Орель, легко перепрыгивая через гребни глубоких борозд и не отставая от своих высоких спутников, яснее чем когда-либо понял, что эта война закончится хорошо.

II

— Уберите со стола, — сказал полковник Брэмбл ординарцам. — Нам ром, лимон, сахар и чтобы все время был кипяток… Кроме того, скажите дневальному — пусть принесет мне граммофон и ящик с пластинками.

Этот граммофон — подарок какой-то пожилой патриотки подразделению хайлендеров — был предметом гордости полковника. Он распорядился постоянно возить его за собой, крайне бережно обращался с ним и каждый месяц добывал новые пластинки.

— Месье, — сказал он Орелю, — что желаете послушать: «Бинг бойз», вальс «Судьба» или Карузо?

Майор Паркер и доктор О’Грэйди уже давно торжественно предали Эдисона [11]анафеме; падре воззрился в небо.

— Все, что вам угодно, сэр, — сказал Орель, — но только не Карузо.

— Почему же? — удивился полковник. — Прекрасная пластинка. Стоит двадцать два шиллинга. Но сначала я вам дам послушать мою дорогую миссис Финци-Магрини. Ария из «Тоски». Доктор, пожалуйста, поставьте пластинку… Зрение у меня не из лучших… Скорость шестьдесят один… и, ради всего святого, не поцарапайте ее!

Он уселся на ящик из-под галет, удобно прислонился к перегородке из натянутой мешковины и закрыл глаза. Черты его сурового лица разгладились.

Падре и доктор затеяли партию в шахматы. Майор Паркер заполнял для штаба бригады какие-то длинные печатные вопросники. Над недалеким леском, сплошь искореженным осколками от снарядов, в голубом небе вокруг вражеского аэроплана вспыхивали облачка белоснежного дыма. Перед рощей раскинулось бледно-зеленое озерко, окаймленное вереском. Орель принялся писать письмо.

— Падре, — сказал доктор, — если вы завтра поедете в дивизию, скажите — пусть пришлют накидки для трупов бошей. Видели труп, который мы захоронили сегодня утром? Крысы наполовину сожрали его. Это просто неприлично… Шах королю…

— Да, — сказал падре. — И что самое любопытное — они всегда начинают с носа!..