Мол “Северный”

Теперь Алексей замотал головой, взял в свои руки обе Галины руки, крепко сжал их.

Вертолет шел на посадку. Он опускался прямо на борт гидромонитора. Алексей тотчас вызвал Федора в свою каюту. Дядя Саша спал, и они не стали его тревожить.

Галя, молчаливая, но взволнованная, чего-то ожидающая, счастливая, присутствовала на совещании.

Алексей горел. Горел новым чувством, горел идеей, которую он смог развить из полуозорной выдумки Виктора, горел верой в великое дело, которое теперь ему под силу, под силу всем его товарищам.

Федор смотрел на друга с недоумением, не понимая, что с ним происходит. Алексей же увлеченно рассказывал ему, как надо строить мол, не разбирая блоков труб, перенося их по воздуху вертолетами. Алексей предлагал, чтобы они втроем — он, Галя, Федор, не сходя с места, за ночь подготовили эскизы, схемы и проект приказа по строительству, чтобы представить его Ходову, по возвращении того из Москвы.

Федор, дымя трубкой, выслушал Алексея.

— Не согласен, — сказал он. — Чертежи, эскизы, приказ. Мало.

— Чего же ты хочешь? — удивился Алексей.

Выцветшие брови Федора были сосредоточенно сведены.

— Соберем вертолеты со всей стройки. На опытном участке начнем работу по-новому. Немедля!

— Правильно! — воскликнул Алексей. — Спасибо, Федя. Вот это будет помощь!

— Пойду распоряжусь, — сказал Федор, поднимаясь. — Готовьте чертежи.

Всю ночь Галя и Алексей работали, склонившись над одним столом. Алексей весело насвистывал и без конца ломал карандаши. Галя время от времени украдкой смотрела на него. Когда Алексей взглядывал на Галю, глаза его светились счастьем.

Закончив один чертеж, Галя откинулась на спинку стула.

— Алеша, силища в тебе, одержимость шальная! Ты и чувствовать и любить должен как-нибудь по-иному, по-своему. Это о тебе Маяковский писал, помнишь, я обещала прочесть:

Любить — это значит:

в глубь двора вбежать и до ночи грачьей, блестя топором, рубить дрова, силой своей играючи.

Любить — это с простынь, бессонницей рваных, срываться, ревнуя к Копернику, его, а не мужа Марьи Иванны, считая своим соперником.

Алексей поставил локти на стол и, положив на ладони подбородок, внимательно смотрел в черные Галины глаза.

— Любить? — повторил он. — Это ревновать к Копернику, к Павлову, к Мичурину. Их считать соперниками. Любить — это дорваться до любимой работы, силой своей играючи. Как ты вовремя это вспомнила, удивительная ты, Галя! — И он продолжал, все так же пристально смотря Гале в лицо: — Любить… Может быть, любить — это, взявшись за руки, идти вперед?

Галя протянула ему обе руки. Он схватил их, привлек Галю к себе и стал целовать ее:

— Люблю, люблю!

Галя отвечала ему, задыхаясь, пытаясь вырваться, чтобы вздохнуть. Только и успела спросить, сияя глазами:

— Почему… только теперь знаешь?

— Почему только теперь? Потому, что силу ты мне невиданную подарила.

— Осторожно… Алеша, любимый… — шептала Галя.

Но как ни помогала любовь взлету творческой фантазии, закончить к утру чертежи она помешала.

Федору ничего не оставалось, как прислать им в помощь уже вышедших на работу чертежников.

Глава четырнадцатая. ТОЛЬКО ВПЕРЕД!

Радист Иван Гурьянович, как говорится, сбился с ног. Радиограммы сыпались на него дождем. Это были сводки о весенних всходах в Кара-Кумах, обязательства нефтяников Сахалина, цифры выплавки стали по всему Советскому Союзу, сообщения о высотном рекорде самолета, о выработке электроэнергии на атомных станциях, о ходе специальных работ в Проливах, сводки и доклады с бесчисленных участков грандиозного промышленного и строительного фронта.

Весь этот поток радиограмм, обрушившихся на радиорубку гидромонитора, был адресован Волкову.

Но ни самого Волкова, ни телеграммы о его прибытии не было. Всем собравшимся в салоне капитана было ясно, что вместе с Ходовым, которого ждали с минуту на минуту, прилетит, очевидно, и сам Волков, приказавший переправлять ему корреспонденцию сюда.

Александр Григорьевич порывисто распахнул дверь в салон:

— Встречайте! Летят!

Федор и Алексей поспешно оделись и вышли на палубу. В лучах прожекторов вертелись серебристые вихри снежинок. Матросы сметали с палубы снег. Он лежал на поручнях, на крышах ларей, в углублениях иллюминаторов. Ванты казались сделанными из толстых белых веревок.

Вскоре Волков и Ходов поднялись на борт корабля.

Галя, в ожидании притаившаяся у реллингов, бросилась к отцу. Волков поцеловал дочь, поздоровался со всеми встречавшими его моряками и строителями и распахнул пальто с меховым воротником, словно давая этим понять, что торопится снять его.

— Устали с дороги? Может быть, отдохнете? — спросил Федор на правах хозяина корабля.

— Какое там устал! — рассмеялся Волков. — Выспался. В Москве не всегда удается. Я думаю, что мы, не теряя времени, соберемся у Василия Васильевича.

— Прошу, — пригласил Ходов. — И вас также, — обратился он к Гале.

— Нет, зачем же? — смутилась она. — Я ведь не руководитель.

— Как хотите, — сухо сказал Ходов и решительно направился к салону.

Алексей шел рядом с Ходовым.

— Василий Васильевич, хочу срочно доложить вам о новых возможностях.