Моё пост-имаго

В Клуб Джаспер решил не соваться и остался снаружи. Поначалу пытался заглядывать в окна, но когда хмурый швейцар, все время недовольно косившийся на «наглого мальчишку», направился в его сторону, чтобы прогнать, он ринулся прочь и затаился за афишной тумбой.

Прошло не больше десяти минут, и толстяк с громилой показались из высоких дверей здания Клуба. По довольным лицам констеблей мальчик понял, что какие-то ответы они все же получили, попытался подслушать, но те обсуждали лишь высокомерие и снобизм «этих усатых толстосумов», отсутствие у них какого бы то ни было почтения к представителям закона и уродливую шкуру какого-то льва. Полицейские выражали надежду, что кто-то однажды откроет охоту на самих джентльменов-охотников.

Когда констебли сели в трамвай, идущий обратно в Тремпл-Толл, Джаспер вошел в вагон через другие двери и замер в некотором отдалении, повернувшись к господам полицейским спиной – еще не хватало, чтобы они его узнали. При этом он вслушивался в каждое слово из разговора констеблей и в итоге выяснил много чего любопытного: и про охотника, и про экспедицию, и про фотокарточки…

Как после такого он мог просто взять и отправиться домой? Джаспер считал, что непременно должен узнать, к чему же приведет Бэнкса и Хоппера их ниточка. При этом он не заметил, как и сам, будто рыба в пруду, попался на крючок, и его медленно тянут и тянут за ту самую ниточку…

Констебли меж тем добрались до Заплатного переулка. Остановившись у дома № 8, они задрали головы и посветили себе, пытаясь разобрать верхние этажи, но в густом тумане не было видно ни одного окна. После чего затащили самокаты в подъезд и исчезли из виду.

Джаспер немного выждал и последовал за ними.

Консьержа в доме № 8 не было, как и парового лифта. В подъезде свет не горел. У основания лестницы стояла старая вешалка для верхней одежды, возле нее приютились самокаты Бэнкса и Хоппера. На мгновение мальчика посетила озорная мысль стащить их, но он тут же одернул себя: какие-то глупые детские шалости не должны отвлекать его от важного дела.

Вслушиваясь в то, что происходит наверху, Джаспер осторожно двинулся к лестнице. Констебли успели отдалиться от него всего лишь на один этаж – тяжело топали по ступеням и кряхтели: Бэнкса мучила одышка, Хоппер подхрюкивал каждые пару секунд. У грузных служителей закона не было сил даже ворчать и ругаться, но в какой-то момент лестница, наконец, смилостивилась и привела их к нужной двери.

Это был четвертый этаж. Джаспер добрался почти до самой площадки и, вжавшись в стену, замер. Констебли направили свои фонари на облезлую дверь с висящим на ней ржавым номерком.

– Семнадцать, – негромко сказал Бэнкс. – Это наша.

Хоппер кивнул и, стукнув кулачищем в дверь, прогромыхал:

– Откройте! Полиция!

Из квартиры в ответ не раздалось ни звука. Констебли немного выждали, а затем громила повторил:

– Откройте! Полиция!

Ответ был тем же.

– Сэр Хэмилтон, откройте немедленно! Или мы будем вынуждены…

– Постой, Хоппер, – прервал напарника Бэнкс и шумно втянул носом воздух. – Ты чувствуешь это?

Хоппер поморщился.

– Обычная тремпл-толльская вонь. Я вообще запахи того, не сильно разнюхиваю. Как говаривал мой дед: дыши ртом в Саквояжне. Сам он всегда носил специальную прищепку на носу. Вот и я не нюхаю ничего.

– Что ж ты врешь-то? – проворчал Бэнкс. – Я не раз слышал, как ты сопишь.

– Выражать раздражение и втягивать запахи – не одно и то же, – заметил Хоппер. – Так что для меня все едино: что ваниль, что протухшая рыба.

– Вот-вот, – кивнул на дверь Бэнкс. – Протухшая рыба. Или что-то покрупнее…

– Крупная протухшая рыба?

– Эй, гляди-ка… – Бэнкс повернул ручку, дверь скрипнула. – Открыто!

– Да уж, – усмехнулся Хоппер. – Редко нас встречают таким гостеприимным образом.

Напарник вдруг схватил его за плечо и, понизив голос, сурово проговорил:

– Я бы не спешил так радоваться, Хоппер. Повнимательнее. – После чего снял с пояса полицейскую дубинку.

Хоппер последовал примеру толстяка.

Полицейские исчезли в квартире, при этом не удосужившись даже закрыть за собой дверь.

Джаспер поднялся на этаж, замер у входа в квартиру и осторожно заглянул в чернеющую прихожую. Он тоже почувствовал вонь. Казалось, здесь протухла не просто какая-то крупная рыба, а целый кашалот.

Лучи полицейских фонарей блуждали по стенам, под сапогами констеблей надсадно скрипели половицы. Бэнкс вдруг выругался:

– Проклятье!

– Что такое?

– Я споткнулся обо чт… – он замолк.

Хоппер подошел к нему и уставился в пол. Пробурчал:

– Ну почему все обязательно должно было усложниться?

– Кажется, выходной доктора Горрина только что испортился окончательно! – с досадой проговорил Бэнкс и высветил фонарем на полу гостиной, в паре шагов от чернеющего камина, лежащий ничком труп. – Хоппер, проверь квартиру!

Хоппер кивнул и проследовал в спальню, затем – в небольшую кухоньку, заглянул в чулан.

– Никого, Бэнкс.

– Хорошо. Держи фонарь. Свети.

Передав напарнику фонарь, толстый констебль достал блокнот и принялся записывать. При этом он начал бубнить себе под нос:

– Мужчина. Явно убит…