Моё "долго и счастливо"

Номер “Космополитена” на столе, открытый на странице с “фотороботом” Эдмунда, оказался последней каплей. Я рухнула на кровать и, вцепившись зубами в подушку, забилась в рыданиях. Смерть Эда, его последние слова, беседа с его отцом, казнь и — пф! — всё это растаяло в дыму, точно ничего и не было.

Ха! Было. Со мной. Я чувствовала, я помнила, как билась о невидимую преграду, пока Эдвард задыхался в дыму. Помнила, как меня вели на помост. Помнила, как тихо плакал король-колдун, проклиная меня.

Все я помнила.

Я плакала — пока слёзы не иссякли, но легче не стало. Ничего вокруг не изменилось, но всё казалось чужим. Моя комната напоминала тюрьму.

Где-то хлопнула входная дверь, процокали каблуки. “Мама вернулась”, - лениво подумала я. Когда-то, блуждая по фрэснийским подворотням или сидя в казематах инквизиции, я мечтала увидеть её, извиниться, поцеловать.

Сейчас я даже не обернулась.

— Катерина.

Я прятала лицо в подушку и мечтала, чтобы меня оставили в покое.

— Катерина, посмотри на меня.

Я не шелохнулась.

— Ты стащила мою кредитку, — вопросом это не было, так что я и отвечать не стала. — На что ты её потратила?

На готовые шмотки и поход к парикмахеру-стилисту. На косметику и побрякушки. Ради одного дня — чтобы потом утопить всё это в канаве.

Сама мысль показалась невыносимой.

Я рассмеялась. Истерично, навзрыд, как до этого плакала.

— Катя? — всполошилась мама, разом растеряв весь сердитый тон. — Кать, что такое? Что случилось?

А я хохотала и всё никак не могла остановиться. Смеялась, когда мама перевернула меня на спину, вглядываясь в лицо.

— Кать, ну что такое, тебя опять бросили?

Я замерла, глядя маме в глаза. И захохотала снова.

Мама упала рядом, схватила меня, обняла, шепча:

— Катя, Катюша, ну-ну, успокойся, всё хорошо, Кать, котёнок мой…

— Не называй меня так! — взвизгнула я, выворачиваясь из её объятий. — Пусти! Пусти меня! Пусти!

У меня мудрая мама. Как я раньше не замечала? Как я могла её расстраивать из-за таких пустяков, как краденая карточка?

Она держала меня, целуя в лоб, щёки и тихо бормотала утешения, пока я не успокоилась. И даже умудрилась задремать.

Вечером, к приходу папы я оправилась уже настолько, что смогла выдержать долгую патетичную лекцию о том, что они с мамой меня растят, а я, сволочь неблагодарная, качусь по наклонной.

Раньше я заводилась уже на “неблагодарной”, но сейчас только молча кивала и иногда всхлипывала. Под конец уже и папа не выдержал и, бросив: “Месяц без карманных денег”, отправил в “свою комнату — подумать”.

Я слышала, как он тихонько спросил у мамы: “Что с ней случилось?”. Не знаю, как ответила мама. Наверное, снова сослалась на возраст и амурные проблемы.

До полуночи я лазила в Интернете. Искала всё про Эдмунда — хотя, думала, раньше всё давно нашла. Посмотрела ролик обо мне с пудреницей на “Ютюбе”. На нём я никуда не исчезала. Даже сознание не теряла.

И теперь “Катрин” этот Эдмунд произносил с явно парижскими прононсом…

Про параллельные миры нашлась куча всякого бреда — я чуть над ним не заснула. Не постучись ко мне мама, наверное, так бы из-за компьютера не вылезла.

На ночь меня уложили, укрыли одеялом, рассказали душещипательную историю о том, как “в моё время — до твоего папы — у меня тоже так было”.

— Мам, у тебя есть снотворное? — перебила я, не в силах больше это слушать — в двадцатый-то раз.

— Зачем? — удивилась мама. — Кать…

Я выразительно поморщилась — раньше это всегда помогало. И сейчас мама только вздохнула и принесла из их с папой спальни какой-то пузырёк.

— Это успокоительное, снотворное тебе ещё рано, Катя. И, пожалуйста, если тебя что-то беспокоит, запишись к врачу. Хочешь, я тебя завтра…

— Не надо, — отрезала я, выпивая чайную ложку какой-то горько-мятной гадости. — Спасибо, мам. Спокойной ночи.

Мама вздохнула, с сомнением глядя на меня.

— Спокойной ночи.

Дверь за ней закрылась, оставив меня в темноте и воспоминаниях.

***

Ванна — благо мира. Возможно, высшее. Я это недавно поняла, но крепко выучила, пытаясь помыться (а главное — промыть волосы) в лоханях с еле тёплой водичкой. И заметьте: никакого душа. О, лепестки роз, да-да. Забиваются в волосы, фиг вычешешь. Ни в какое сравнение не идут с обычной пеной для ванны или ароматической солью…

Я пожертвовала сном, решив поваляться в ванне в своё удовольствие. В итоге задремала и, не постучись мама, точно бы опоздала.

Собираться пришлось в дикой спешке. В нашем ненормальном вузе пары начинаются в восемь утра, значит, встать надо как минимум за два часа — и это мне везёт, не из Подмосковья езжу.

Прелести нашего мира, мда.

Зато я расцеловать была готова все мои ухаживающие пенки, скрабы, спреи. А вот от декоративной косметики почему-то воротило. Раньше я дня не могла прожить без “боевой раскраски”. Сейчас больше внимания уделила причёске, стремясь — кошмар какой! — спрятать дорогую стрижку в греческой косичке вокруг головы, чтобы не так бросалось в глаза, насколько коротки волосы.